Леви Хенриксен - Ангел с Чёртова острова [litres]

Я подошла к тропинке сбоку и услышала голоса мамы и папы. Сперва они переговаривались, а затем принялись громко звать меня по имени.

Прямо передо мной тропинка резко поворачивала к здоровенной, будто бы расколотой надвое скале. Быстро выбравшись на тропинку, я забежала за скалу и уселась спиной к родителям.

Первой меня заметила мама, – хотя точно я этого не знаю, я же сидела к ним спиной, – во всяком случае, закричала она первой. Судя по топоту, они оба бросились ко мне. Сидеть отвернувшись было непросто, но пришлось постараться. Я сидела не шелохнувшись и сиротливо глядела на деревья.

Добежали они одновременно, а вцепились в меня так, словно я была спасательным кругом. Это ужасно удивило меня, ведь я-то уже приготовилась недовольно огрызаться в ответ на их упреки. Но папа лишь гладил меня по голове и ласково называл по имени. Мама молчала и только смотрела на меня, крепко держа за руку, глаза у нее подозрительно блестели, а по щеке катилась одинокая слеза.

– Астрид, как же ты нас напугала, – мягко проговорила она. Мне сделалось не по себе, и я прикусила нижнюю губу, чтобы та не дрожала.

– А вдруг мы бы тебя не нашли! Никогда больше так не делай, – сказал папа, но тоже на удивление ласково.

– Я просто… – Я уже готова была во всем признаться и попросить прощения, но сдержалась. – …Просто решила стать отшельником, – быстро пробормотала я.

Папа рассмеялся, и когда я услышала его смех, с меня вмиг слетела вся напускная мрачность.

– Ладно, разрешаем тебе побыть отшельником, но жить будешь при этом с мамой или со мной, как прежде, – пошутил он, но тут же посерьезнел. – Астрид, как тебе такое вообще в голову пришло? Для нас – и для мамы, и для меня – это был самый ужасный день в жизни.

Мама кивнула.

– Мы с папой думали, что уже никогда больше тебя не увидим. Мы такое думали – даже и говорить не хочу, – продолжала она, и меня вновь охватила необъяснимая радость.

Когда мама с папой разъехались, они часто сердились друг на дружку. Не помню, когда они в последний раз выступали заодно, зато сейчас злость их наконец объединила, пусть даже злились они на меня.

Мама смахнула слезу. Волосы она собрала в хвостик, а одета была в джинсы и полосатый свитер. Прямо модель для каталога одежды.

– Как ты сюда добралась? – спросила она.

– Я познакомилась с одной рыбачкой. Она меня и довезла. На лодке, – ответила я.

– Рыбачка? – Казалось, взглядом папа вот-вот пробуравит во мне дырку. Глаза его напоминали угольки, которые втыкают вместо глаз снеговикам.

– Ну, просто одна тетя, которая как раз собиралась на рыбалку, – поправилась я.

– Астрид, по-твоему, мы в это поверим? – В голосе у мамы зазвучал металл.

– Эмилия, мне всего десять лет. Как еще я могла сюда добраться? – ответила я, приложив руку ко лбу. Я читала, что когда врешь, то верхняя часть лица чаще всего тебя выдает.

– Астрид! – Папин голос стал неуловимо похож на мамин. – Значит, некая женщина, с которой ты совершенно случайно столкнулась, взяла и отвезла тебя на этот остров? И ты хочешь, чтобы мы в это поверили?

– Но так оно все и было. – Я сильно-сильно скрючила пальцы ног, чтобы отвлечься и думать только о боли.

– У нас мало времени. Ветер усиливается, и покупатели ждут, ведь документы-то мы еще не подписали, – вспомнил вдруг папа, и лицо его омрачилось, а лоб прорезали стариковские морщины.

– В лодке обсудим. Но, возможно, ни в Южную Норвегию, ни на Крит ты в этом году не поедешь. Лучше тебе остаться дома, – сказала мама и потянула меня за руку по тропинке.

Вот оно. Совсем как в школе, когда я знаю ответ, а учитель спрашивает кого-то другого. В таких случаях я порой не могу совладать с собой и выкрикиваю ответ, даже не поднимая руки. А сейчас я проделала и то и другое – крикнула «ура!» и вскинула вверх обе руки, как игрок, забивший гол в ворота противника.

– Не притворяйся дурочкой. – Мама бросила мне куртку.

– Кем-кем? Дудочкой? – переспросила я.

– Твои штучки здесь не пройдут, – сказала мама, подталкивая меня вперед по тропинке.

Папа первым заметил, что лодка исчезла, – он увидел это еще до того, как мы спустились на берег. Еще никогда прежде я не слышала, чтобы он так ругался, и, судя по маминому лицу, она здорово испугалась.

– Что случилось? – спросила она.

– Лодка отвязалась! – И папа бросился к воде.

– Тупица! – закричала мама ему вслед. – Я же говорила, ты неправильно ее пришвартовал!

Я надеялась, что к этому моменту лодка уже скроется из виду, однако она оказалась совсем недалеко, и до нее запросто можно было доплыть. Мы с мамой тоже перешли на бег, и поэтому я не сразу разобрала, что произошло. Внезапно папа вдруг исчез из поля зрения, и сперва я решила, что он бросился в воду, чтобы добраться до лодки вплавь. Однако затем я вдруг заметила его – он лежал на камнях по колено в воде.

– Да вставай же ты! Лодка уплывает! – закричала мама.

Папа лежал на животе, спрятав под себя руки, будто собирался отжиматься.

– Не могу… – пробормотал он и выглядел при этом так, как в тот день, когда помогал мне мастерить скворечник, а я нечаянно ударила его молотком по большому пальцу.

– Это почему? – еще громче закричала мама.

– Я поскользнулся… Нога застряла между камнями, и в ней что-то хрустнуло… Как будто палка сломалась… – ответил папа.

– Да ты что? – Голос у мамы внезапно изменился.

– Не могу ногу вытащить, – добавил папа. Мама зашла в воду и направилась к нему. Когда я увидела, как там глубоко, мои ноги тоже подкосились. Мама уже стояла по колено в воде.

– Астрид, придержи ему голову, а я попытаюсь ногу вытащить, – попросила мама.

– Всё в порядке, меня вода держит, – сдавленным голосом проговорил папа, но я все равно вошла в воду и присела на корточки, чтобы папа мог положить голову мне на плечо.

Когда Юн из параллельного класса в прошлом году сломал ногу, он так громко орал, что мне потом на весь день аппетит отбило. Лицо у Юна тогда покраснело, точь-в-точь помидор, а папино было белее снега. Я испугалась, что у него случился шок, – о таких случаях я читала. Вдруг он потеряет сознание? Ведь если это произойдет, как тогда мы вытащим его из воды?

– Папа, где ты сейчас находишься? – спросила я.

– Ты что, сама не видишь? – тихо пробормотал он.

– Сколько тебе лет и какой сегодня день недели? – не отставала я.

– Астрид, я тебя умоляю. Нет у меня никакого сотрясения мозга. Просто я боюсь, как бы меня не вырвало.

Папина нога застряла между двумя камнями, и камни эти были не очень крупные, но гладкие и скользкие, и маме никак не удавалось сдвинуть даже самый маленький из них. Волосы ее распустились, и ветер играл ими, будто флагом. Хотя папа стоял в воде, было видно, как он вздрагивал каждый раз, когда мама пыталась сдвинуть камень. И когда папину ногу наконец освободили, он застонал так, что на глаза у меня навернулись слезы.