Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

Под конец Максим орудовал мачете с таким остервенением, что отпугнул и Анну, и Дмитрия. Они отошли к Аркадию Ивановичу. Согласились ждать вместе с ним, а через несколько минут все путники, ошеломлённые, нависли над парапетом.

Перед ними был он. Civitas Solis. Дом Соломона. Дом Давида. Современный город роскоши посреди диких джунглей. Возрождённый Эдем для избранных творцов. Ковчег культуры, готовый плыть прочь от мирских бурь и сохранить истинную суть обновлённого человека. «Когда весь прочий мир захлебнётся в крови собственной злобы и алчности , мы вернёмся на руины погибших цивилизаций глашатаями новой эры благоденствия и разума». Это был Город Солнца.

– Христиане ли вы?

Покачалов вздрогнул от громкого вопроса. Не сразу заметил старика, стоявшего на площадке справа, в плакучих зарослях, и так невозмутимо поглядывавшего на чужаков, будто давно поджидал их и ничуть не удивился их появлению. В ногах старика лежала разделанная туша мазамы. Возможно, той самой, за которой вчера погнался Максим. Олень угодил в силки – рядом со стариком клонилось молодое деревце с привязанной к его стволу верёвочной петлёй.

Не верилось, что путники наткнулись на обычного охотника, да и выглядел старик странно, ничуть не походил на туземцев, виденных Покачаловым прежде. Его тело было закутано в лубяной плащ. Из-под плаща торчало некое подобие коротких лоскутных брюк из выделанной кожи, с грубыми стежками толстых кожаных нитей. На ногах – сыромятные мокасины, в голени обвязанные шнуром и с утолщённой подошвой. Никаких украшений, вроде перьев тукана в ушах или игл дикобраза в носу. И главным отличием старика от любого индейца была его болезненно-белая, бумажная кожа. Казалось, она вот-вот треснет от неловкого движения и окрасится кровью, слишком яркой и насыщенной на фоне такой белизны. По тонким, иссушённым рукам старика тянулись струны бугристых вен, суставы его пальцев были неестественно раздуты, а ногти, не то обломанные, не то обгрызенные, горбились коричневым слоистым наростом, словно и не ногти вовсе, а прилепленные к коже кусочки коры.

– Христиане ли вы? – старик по-испански повторил вопрос и уставился на путников чёрными впадинами глаз.

В его голосе неожиданно прозвучал оттенок насмешки. Возможно, незнакомец даже улыбнулся, но под всклокоченной седой бородой Покачалов не разглядел ни губ, ни щёк старика. Волосы на его голове были таким же седыми, с желтоватым отливом, и длинными. Морщинистый лоб оставался открытым; старик заглаживал волосы за уши и перехватывал их чем-то вроде зеленоватого жгута, отчего смотрелся ещё более диковинно – подчеркивал своё европейское происхождение. Ничего индейского в его облике не было.

– Христиане ли вы? – в третий раз спросил старик, растягивая каждое слово, будто усомнился в умственном здоровье встретившихся ему людей.

За спиной Покачалова Аня шёпотом перевела Максиму вопрос незнакомца, но прежде, чем Максим что-либо сказал, вперёд шагнул Скоробогатов и уверенно провозгласил:

– Христиане.

Дима, стоявший возле Покачалова, хмыкнул. Происходящее в самом деле казалось до смешного нелепым. Никита больше ничему не удивлялся. На судорожные попытки объяснить увиденное не осталось сил. Когда Максим расчистил парапет, открыв вид на лежавший под площадкой Город Солнца, Покачалов понял, что истощён. Слишком многое навалилось на них за экспедицию, и представший перед ними во плоти возрождённый Эдем стал последней каплей. Никите оставалось расслабиться – позволить течению подхватить его обессилевшее сознание и нести дальше, по никому не ведомому руслу. К чему брыкаться, рваться к берегу, кромки которого не видно? Нет, лучше лечь на спину и смотреть на фантасмагорию проносящихся над тобой красок чужого январского неба.

– Христиане, – вновь повторил Скоробогатов, и его голос прозвучал почти торжественно.

– И ещё разок, – прошептал Дима. – Чтобы наверняка.

Аркадий Иванович действительно произнёс «христиане» в третий раз, словно решил, что количество ответов должно соответствовать количеству вопросов, и тут уж Дима не сдержал смех. Следом засмеялись и Аня с Максимом. Скоробогатов с негодованием обернулся к ним. Боялся спугнуть старика. Напрасно. Старик остался доволен. Воздел правую руку, тряхнул костяшками крючковатых пальцев, затем поднёс их к губам. Что бы ни означал его жест, враждебности он не выражал. Скорее, добродушное приветствие.

Покончив с церемониями, старик посмотрел прямиком на Максима. По-испански попросил его помочь с разделанной тушей мазамы – завернуть куски мяса в плотные листья бегонии, стопка которых лежала поблизости. Максим, услышав от Ани перевод просьбы, без промедления пошёл к незнакомцу. Всё складывалось так непринуждённо, будто они давно привыкли подниматься на горный хребет в джунглях, встречать там выбеленного отшельника и помогать ему с добычей.

Старик укладывал мясо на подготовленный лист, загибал его края, а Максим обвязывал получившийся конверт тонким корешком, заменявшим верёвку. Покачалов, как и другие, следил за слаженной работой старика и Максима, а потом не удержался, вернулся к парапету, чтобы с высоты ещё раз взглянуть на Город Солнца. Догадывался, что вскоре они устремятся вниз, на его улицы.

За парапетом начинался ступенчатый обрыв – закруглённая стена котлообразной впадины, напоминавшей кальдеру потухшего вулкана. Над противоположной стороной, где можно было разглядеть схожую обзорную площадку, чуть поодаль вздымалась вершина – та самая, что служила для экспедиции главным ориентиром. Отсюда она не казалась массивной и величественной. Больше напоминала сопку. К тому же вершина была расколота. Тёмная полоса выдавала в ней разъём, и Покачалов не сомневался, что он продолжает общую трещину, начавшуюся в изножье скального отвеса и усмирённую выдолбленными в ней ступенями горной лестницы. Возможно, трещина рассекала весь хребет, а значит, лестница могла уводить и на его западную сторону.

Верхние края котловины были неровные, зубчатые; местами они обвалились, а местами приподнимались плоскими выступами. На выступах виднелись некие подобия каменных ротонд, и это было лишним свидетельством того, что человек освоил всё предоставленное котловиной пространство и даже вышел за его границы. Котловина была не такой глубокой, какими бывают иные кальдеры. Если бы кто-то задумал построить в ней двадцати- или двадцатипятиэтажное здание, жители верхних этажей без труда выглядывали бы за её кромку.

Дно котловины в диаметре достигало метров двухсот, не больше. Именно там и разместился возрождённый Эдем, если верить соляриям – истинный центр мироздания , от которого остальной мир расходился четырьмя равными частями . Для центра мироздания город казался маловатым, однако и два с половиной века спустя в его расположении угадывалось нечто безмятежное. Крохотный мирок, спрятанный от чужого внимания, самостоятельный и по-своему совершенный.