Евгения Овчинникова - Магия Зеро [litres]

– Сказали – до свадьбы заживет, – ответила она.

– Так и сказали?

– Садитесь, я вам поесть оставила. Мне принесли, а есть неохота, тошнит.

Мы с Ваней вдруг поняли, что ужасно устали и проголодались, и несколько минут молча жевали.

Окно палаты выходило на небольшой парк у госпиталя, в котором росли фикусы и пальмы. По парку неторопливо прогуливались пациенты в синих пижамах и накинутых поверх халатах. Настя рассматривала ссадины на руках и следила за тем, как мы распаковываем соки и булочки.

– А кстати, что с мышами?

Я решила, что надо соврать:

– Дверца открылась, когда ты упала. Клетка была пустая.

Настя смотрела на меня, глаза у нее округлялись все больше и больше. Бинты на лбу чуть приподнялись.

– Ну вы их искали?

– Нет.

– Что?! – она повысила голос и тут же охнула и схватилась за голову.

– Да ничего! – раздраженно рявкнул Ваня с набитым ртом, крошки полетели изо рта на одеяло. Он закашлялся.

– Мы думали, ты сломала шею или разбила голову. Было так много крови. Ну и потом ждали скорую, – закончила я за него.

– Но мыши… – Ее глаза стали огромными, как у анимешных девочек. – Их же видно в темноте. Вы что, не видели, как они там бегают?.. Значит, все было зря? Вот эта вот неделя и моя нога – все зря?

У нее задрожал подбородок, она была готова вот-вот расплакаться. Мы перестали жевать и уткнулись взглядом в одеяло.

– Идите и ищите их, – неожиданно сказала она.

– Ээээ…

– Идите-идите. Они же домашние. Может, они не знают, что надо делать в дикой природе, и ходят там и ждут нас.

– Настя, – попыталась я возразить, – ты же сама хотела их отпустить.

– Я передумала! Ты сказала, что это научное достижение, значит, так… так надо!

Она снова схватилась за голову.

– Может, они там сидят и ждут нас, голодные, – она всхлипнула, и я представила, как на разогретых солнцем камнях сидит группка мышей и вглядывается в горизонт.

– Они давно уже нашли себе норы и будут жить там до конца своих дней, – сказала я. Но печальная группа грызунов все еще стояла у меня перед глазами.

– Короче. Идите и ищите. Если найдете хоть одну, то сможете вернуть ее этим ребятам.

Настя откинулась на подушку и указала на дверь исцарапанной рукой. Пуповина капельницы, свисая из вены, покачивалась туда-сюда. У двери мы обернулись – она довольно улыбалась, девочка в бинтах.

Ободренные ее напутствием, мы вышли. Но заряда хватило только до коридора.

Там Ваня сел в кресло. Я села рядом. Мы рассматривали прохаживающихся туда-сюда пациентов и посетителей. Сил не было.

– Сколько дней нам тут торчать?

– Вроде три.

Мы еще несколько минут пустым взглядом провожали посетителей и пациентов, а потом поднялись и пошли к лифту.

Час ушел на то, чтобы выяснить, где находится безымянный обрыв за городом. Еще час – на то, чтобы добраться туда. Море уже смыло кровь, и берег выглядел безобидно: острые серые камушки, сухая травка. Валялась развалившаяся переноска. Я подняла ее, собрала.

– Смотри, почти не помялась. И дверца закрывается.

Но Ваня не отрываясь смотрел в одну точку. Я проследила за его взглядом. На одном из камней на задних лапах стояла песчанка. Огонек на ее голове тускло светился.

– Обходим с двух сторон, – сказал Ваня, и мы, крадучись, как настоящие охотники на мышей, стали подходить ближе.

Но мышь не стала бегать от нас. Она с подозрением осмотрела мою протянутую ладонь, а потом забралась и уселась в ней. Стараясь не делать резких движений, я посадила ее в переноску.

– С ней все в порядке? – спросил Ваня.

– Кажется, она обезвожена, – ответила я, глядя, как тяжело, с открытым ртом, она дышит и как поднимаются-опускаются ее ребра.

– Вода есть?

Я нашла в рюкзаке маленькую бутылку, воды в ней оставалось на несколько глотков. Мы осторожно перелили воду в поильник и смотрели, как песчанка жадно пьет. Жара немного спала, мы сидели на прибрежных камнях и болтали ногами в воде. Ваня поглядывал на меня, я старалась на него не смотреть.

– Что будем делать? – спросил он, имея в виду нас с ним.

Я задумалась, пытаясь определить, что чувствую. Было много «О» – опустошения, обиды и облегчения, еще «У» – усталости и «А», «В», «Н». Среди множества букв я отыскала «Л» – любовь. Она была не такой большой, как все остальные, а значит, сейчас не такой важной. И затолкала свою «Л» подальше – туда, где ее будет не найти еще как минимум несколько месяцев. Глубоко вздохнула и ответила, кивая на клетку с песчанкой:

– Давай ее как-нибудь назовем.

Через час мы вернулись в город, спрыгнули с автобуса на центральной остановке. На улице темнело. Зажглись желтые фонари. Я несла клетку с песчанкой и по привычке протянула Ване свободную руку, но он не заметил или сделал вид, что не видит. Соблюдая дистанцию в метр, мы побрели к госпиталю. Мы решили срезать через центр города, и это было большой ошибкой. Там было столпотворение, в свете фонарей возбужденные люди что-то выкрикивали, дудели в дудки, танцевали. Всюду стояли группки парней, одетых в футболки, завернутых во флаги и замотанных шарфами с названиями футбольных клубов «Палермо» и «Лигурия». Фанаты «Лигурии» стояли понурыми кучками, а красные и возбужденные поклонники «Палермо» праздновали победу. Чем дальше, тем гуще становилась толпа, тем громче радовались палермцы и злее смотрели лигурийцы.

Ваня почувствовал опасность первым и потянул меня на узкую улочку в обход фанатов, но было уже поздно. Толпа вдруг навалилась сзади, и нас, едва державшихся на ногах, понесло вперед; через несколько метров мы врезались в другую толпу. Потом, судя по ощущениям, все побежали одновременно в разные стороны. Я тоже бежала, держась за Ванину руку, с ужасом понимая, что остаюсь на месте. Потом раздался выстрел, и все разом завизжали, хотя краем глаза я видела, что это всего лишь взорвали дымовую хлопушку – с тротуара повалил густой серый дым. Меня дернуло в сторону, я выпустила руку и потеряла Ваню. Толпа наливалась яростью. Меня мотало туда-сюда, и я никак не могла выбраться на тротуар, хотя он был всего в нескольких метрах. Люди выпрыгивали на него и бросались в переулок или прижимались к темным витринам магазинов.

Впереди была настоящая драка – в реальности совсем не похожая на то, что обычно видишь в кино. Кричали по-настоящему, раздавались то хруст, то хрипы, пронзительно верещал женский голос. В темноте люди искали друг друга, звали по имени, и получалось, что кричали все разом. Я тоже звала Ваню, но меня заглушал общий гам.

Но тут на стенах домов заиграли сине-красные огни полицейских машин. Завыла сирена, и мужской голос сказал что-то, из чего я поняла только слово «полиция». Толпа немного притихла. Верещавшая женщина замолчала.