Роберт Стайн - Когда воет призрачный пёс

Она потянула за шнурок у меня на шее.

— Ну-у-у… если зуб тебе не нужен, можешь отдать мне. Раз он так тебя расстраивает, я охотно его заберу.

Я шлепнул ее по руке.

— Тебе хоть кол на голове теши! — воскликнул я. — Короче, зуб я оставляю себе. Просто хочу быть с ним поосторожнее, вот и все.

— Ладно, ладно! — закатила глаза Марни. — Нет проблем. Будем поосторожнее.

— Вот и славно, — сказал я. Облегченно вздохнул и немного расслабился.

Тут-то Марни хвать за шнурок! Она выдернула зуб у меня из-под рубашки и сжала в кулаке. Ее зеленые глаза засияли. На лице играла дьявольская усмешка. Она объявила:

— Хочу… хочу, чтобы все уроки отменили из-за бегающей по школе коровы!

— Нет! — взвыл я. — Ты очумела?! — Я вырвал зуб у нее из руки и стал запихивать обратно под рубашку.

Но было уже поздно — коридор огласили потрясенные крики ребят. Затем послышался топот бегущих ног.

А потом:

— М-м-м-м-муууууууууууу!

В воскресенье мама отвезла меня в торговый центр «Клевер». Она сказала, что я могу сам выбрать и купить себе кроссовки при условии, что не возьму слишком дорогие — с лампочками, мигающими при ходьбе.

Нет проблем, сказал я. На что мне детские кроссовки?

Вообще же это было для меня важно. Ведь мама впервые позволила мне самому выбрать, что я куплю.

Когда я уже собирался вылезти из машины, она засунула мне в карман рубашки десятидолларовую купюру:

— Ты сегодня не слишком плотно пообедал, Энди. Купи себе чего-нибудь перекусить.

Потом скривилась:

— Зачем ты всюду таскаешь с собой этот противный зуб?

Я пожал плечами:

— Да так. Это типа талисмана на счастье. — С этими словами я вылез из «кадиллака» и помахал маме на прощанье.

Где мне было знать, что сегодня этот зуб принесет мне не-счастье.

В торговом центре царило жуткое столпотворение. Оркестр местных старшеклассников наяривал на ротонде. Напротив них огромная толпа собралась вокруг шикарного спортивного автомобиля, выставленного на аукцион.

Я пытался протолкнуться вперед, чтобы получше его разглядеть. Но почувствовал на плече чью-то руку. И до боли знакомый голос произнес:

— Почему бы тебе не сменить «кадиллак» на крутую спортивную тачку?

Я застонал:

— Марни, как ты узнала, что я здесь буду?

На Марни был голубой свитер и короткая джинсовая юбчонка поверх синих колготок. Каштановые волосы были перехвачены голубой лентой.

Она ухмыльнулась.

— А я экстрасенс. Ты разве не знал, что я умею мысли читать?

— Вот как? И о чем я сейчас думаю? — спросил я сердито.

Она закрыла глаза и сосредоточилась.

— Ты думаешь использовать зуб, чтобы подарить мне все клевые вещички, какие есть в этом торговом центре.

Я покатился со смеху.

— Кроме шуток. — Она не сводила глаз с зуба. — Давай посмотрим, чего еще можно пожелать.

— Давай лучше не будем. — Отвернувшись, я направился к «Вселенной обуви».

Она припустила за мной.

— Энди, вот ты зануда… Никакой нам радости с этим зубом… — ныла она.

— Перестань говорить «нам», — сказал я.

Она надулась:

— Ладно, ладно.

— Я считаю, не надо с ним баловаться, — продолжал я. — С этим зубом шутки плохи. Жутковатый он какой-то. Это как… обладать слишком большой силой.

— Можно желать помаленечку, — не унималась Марни. Она потянула носом воздух: — М-м-м-м-м. Эти булочки с корицей так классно пахнут!

— Папа говорит, это обманка, — сказал я. — Дескать, они специально распыляют запах корицы, чтобы всех тянуло покупать.

— Мне все равно, — сказала Марни. — Как насчет пожелать булочек с корицей? По штуке на рыло. Это ведь не слишком страшно, да?

— Вот! — гордо сказал я, извлекая из кармана десятидолларовую купюру. — Мама дала на перекус. Как раз хватит на две булочки с корицей.

Марни снова надулась:

— Тоже мне веселье! Нетушки.

Мы прошли мимо кинозала. Троица старшеклассников пререкалась с девушкой в стеклянной билетной будке — они утверждали, что достаточно взрослые, девушка выказывала обоснованные сомнения. Очевидно, фильм был для тех, кто старше восемнадцати.

— Нет, вы покажите сперва документы! — кричала девушка.

— Как насчет бесплатных билетов? — спросила Марни.

Я покачал головой:

— Еще чего. И вообще, я пришел за кроссовками.

— Почему бы тебе просто не пожелать себе кроссовки?

— А я хочу выбрать и купить сам.

— Так давай пожелаем чего-нибудь эдакого, Энди? Такой, знаешь, бредовенького. Типа коровы в торговом центре.

Я вздохнул:

— Марни, не доставай. Ты это однажды уже проделала, помнишь?

— И получилось круто! — захихикала она.

— Никаких больше коров, — проворчал я.

Марни со всех ног бросилась к своему любимому магазинчику под названием «Бутик Бутикович». Рекламный слоган на витрине гласил: «Не просто шик, а двойной шик!» Она едва не врезалась в двух женщин, толкавших перед собой детские коляски.

— Энди, зацени.

Я уныло поплелся к витрине. Марни прижалась лицом к стеклу, жадно взирая на стопку свитеров. На ценнике было написано: «Чистый кашемир».

— Закатай губу, — сказал я. — Это глупости.

Она сильно ткнула меня кулаком в ребра.

— Мне бы только вон тот голубенький и вон тот зелененький, — сказала она. — Ну еще вон тот, пожалуй, кремовый… — Она повернулась ко мне. — Слушай, я не то чтобы тащилась со свитеров, но эти такие славные… Ну Энди, ну будь человеком! Это же так просто. Ну пожелай парочку моего размера! Жалко тебе, что ли?

Я пытался держать себя в руках. Но тут она схватила меня за плечи и стала трясти, канюча:

— Ну пожалуйста! Ну пожалуйста-пожалуйста!

Тут уж мое терпение лопнуло.

— Как ты задолбала! Хоть бы ты наконец заткнулась!

Марни громко поперхнулась. Словно подавилась чем-то.

Потом она открыла рот… и оттуда не вырвалось ни звука.

— Что такое? — спросил я. — Я тебя не слышу.

Ее лицо сделалось пунцовым. По движению ее губ я прочел:

«Я… не могу… говорить. Я… не могу… говорить!»

И верно: она не могла издать ни звука, даже шептать не могла.

Я вытаращился на нее:

— Ты же шутишь, правда?

Она помотала головой. Ее глаза вытаращились. Я видел, что она хочет закричать.

Но из ее рта не вырывалось ни звука.

Она действительно стала немой.

По моей спине пробежал холодок. Я в испуге разинул рот.

Что я наделал?!

Марни отчаянно замахала руками. Она пыталась заговорить, издать хоть какой-то звук. Но из ее горла вырвалось лишь какое-то сиплое блеянье, от которого она закашлялась.

В голове у меня мысли сменяли одна другую:

«Поделом. Допекла уже, вынь ей да положь».

А потом:

«Какой ужас! Вдруг она никогда больше не сможет говорить? Неужели я разрушил всю ее жизнь?»

Одной рукой она яростно дергала меня за рукав, другой показывала на свое горло. Я не мог ничего прочесть по ее губам, но прекрасно понимал, что ей нужно. Она хотела, чтобы я пожелал вернуть ей голос.