Роберт Стайн - Когда воет призрачный пёс

— Энди, махнемся попкорном, — сказала Марни. И потянулась за моим пакетом.

Я отдернул руку и просыпал попкорн себе на колени.

— Марни, отвяжись, — простонал я. — На что тебе мой-то сдался?

— Твой выглядит вкуснее, — заявила она.

— Вот как? — Я заглянул в свой пакет. — Совершенно одинаковые.

— Тогда какая тебе разница? — засмеялась она.

Моя двоюродная сестрица, Марни Майерс, надо думать, самая хваткая особа на свете. И вечно претендует на все, что принадлежит мне. Ладно хоть чувством юмора не обделена.

Меня прикалывает ее смех. Ей двенадцать, ровно столько же, сколько и мне. Но смеется она как маленькая девочка.

Кстати, она и выглядит моложе меня. Вообще, несмотря на родство, мы ни капли не похожи друг на друга.

Она невысокая и худенькая. У нее узкое лицо, прямые волосы до плеч и большие зеленые глаза.

Папа говорит, что я мог бы выступать средним полузащитником. Подозреваю, это такой тонкий намек, что я крупный, и мне не мешало бы слегка похудеть. У меня круглое лицо, короткие темные волосы и карие глаза.

Папа говорит, что у меня вечно озабоченный вид. По-моему, он не совсем прав. Но да, ребята вечно справляются: «Слышь, Энди, у тебя все нормально?» — даже когда все действительно путем.

Обычно мы с Марни прекрасно ладим — кроме тех случаев, когда она хапает мой попкорн или пригоршнями загребает с моей тарелки жареную картошку.

Я отдал ей пакет с попкорном.

— Ну? Дашь мне свой?

Она оттолкнула мою протянутую руку:

— Сперва надо распробовать оба.

Мы находились в парке развлечений под названием Кошмария, сидели в Призрачном Театре, ожидая начала представления. Театр походил на старый и жуткий дом с привидениями из фильма ужасов.

В зрительном зале царила темнота, не считая мерцающих свечей по стенам. С балкона свисала толстая паутина. Играла зловещая органная музыка. В проходе с фонариком в руке торчал скелет-билетер.

Внезапно на фоне черного занавеса полыхнула зигзагом молния. А вслед за нею по зрительному залу прокатился оглушительный громовой раскат.

Позади нас разревелся какой-то малыш.

— Слишком страшно! — причитал он. — Мне не нравится!

Его родители встали, вытащили бедолагу в проход и повели к выходу.

Мы с Марни рассмеялись. Неделя в Кошмарии прошла чудесно, полная всяческих жутких увеселений. Особенно после того, как родичи практически предоставили нас самим себе.

Некоторые аттракционы были поистине ужасающими. А в Деревне Оборотней мы орали прямо-таки благим матом. Полулюди-полуволки казались такими реальными! Неужели это всего лишь актеры, одетые в волосатые костюмы? Глядя на то, как они рычат и лязгают острыми клыками, можно было поклясться, что это настоящие чудовища!

Другим нашим излюбленным местом стал Игровой Пассаж. Тысячи и тысячи видеоигр. Разумеется, Марни не знала покоя, пока не разбила меня в каждой игре.

А теперь мы сидели здесь, в третьем ряду Призрачного Театра, ожидая начала представления. На вывеске над сценой капающими зелеными буквами было написано: «Клоуны города-призрака».

Из динамиков доносились отзвуки бури. Сверкала молния. Гремел гром.

Я чуть не задохнулся, когда кто-то схватил меня за плечо и крепко сжал.

— Эй! — Подняв глаза, я уперся взглядом в ухмыляющуюся клоунскую рожу. Склонившись надо мной, он снова стиснул мое плечо.

Лицо клоуна покрывал белый грим. Криво намалеванная ухмылка размазалась. Вместо носа торчал красный шарик, а на шее красовался красно-синий гофрированный воротник.

Когда он склонился ко мне поближе, я увидел топорик, глубоко всаженный в его лысую башку. Лезвие наполовину утопало в черепе. Рукоять торчала под углом. По обеим сторонам белого лица сбегала нарисованная кровь.

— Здорово, малец, — прорычал он хрипло. — Дай-ка я тебе представлюсь. Звать меня Клоун Убоина.

У меня отвисла челюсть. Я хотел что-то сказать, но был слишком напуган.

Его дыхание разило луком. Он приблизил размалеванную физиономию к моему лицу. И я увидел, что глаза его налиты кровью, а неряшливый белый грим весь пошел трещинами.

— Слышь, малец, знаешь, за что меня прозвали Убоиной? — прорычал он.

— Потому что у вас в голове топорик? — спросил я.

От притворного изумления его глаза вылезли из орбит.

— Что у меня в голове?! — вскричал он. — Да ты никак шутишь!

Ясное дело, он старался рассмешить. Так что я засмеялся.

Но он схватил меня за руку и рывком поднял на ноги.

— Пошли, малец. Не надо ля-ля. Подь-ка сюда. — С этими словами он поволок меня к сцене.

Я пытался вырваться, но он был очень силен.

— Эй! Что вам от меня нужно? — воскликнул я. — Эй, пустите! Куда вы меня тащите?

Гром громыхал, стены дрожали. Вспышки молнии выхватывали из темноты лица зрителей, глядевших на нас с клоуном. Позади меня Марни вскочила с кресла и поспешила следом за нами.

— Пошевеливайся, парниша, — прорычал Убоина. — Добровольцем будешь. — Он схватил меня за плечи руками в белых перчатках и стал толкать по проходу.

Я вывернулся из его рук.

— Кем-кем буду?

— Будешь добровольно участвовать в представлении, — заявил он. — Пора повеселиться. Тебе понравится. Может, приз выиграешь. Какой у тебя размер клоунского костюма? Средний или большой? Экой ты здоровяк! Вроде у меня завалялся там подходящий костюмчик…

— Минуточку! — Марни схватила Убоину за воротник. — Почему это Энди участвует в представлении? Я тоже хочу.

Убоина посмотрел на нее красными слезящимися глазами.

— Ты мне нравишься, — прохрипел он. — Вроде есть у меня большой нос, тебе подойдет.

Он толкнул нас обоих вперед.

— Живо-живо. Не хватало, чтобы клоуны-зомби опоздали к столу. Знаете, что у них сегодня на обед?

— Нет. Что? — спросил я.

— Вы!

Выступать мне не хотелось. Ни капельки. Я весьма застенчив. Марни перспектива выйти на сцену вдохновляла куда больше.

Тем не менее, спустя несколько минут мы уже стояли за кулисами, облаченные в мешковатые клоунские костюмы — красные в белый горошек. Под моим спереди была припрятана подушка, отчего я выглядел толстяком, а на голове у меня красовался песочного цвета парик, стоявший дыбом, точно веник.

Марни надела сапоги на высоченной платформе, делавшие ее ростом чуть ли не в восемь футов. Посреди выбеленного лица алела безобразно намалеванная ухмылка. В дополнение к костюму в горошек, на голове у нее сидела остроконечная шляпа в красную полоску, заломленная на манер шутовского колпака.

— Ни пуха ни пера! — прошептал Убоина. Подняв огромные ручищи в перчатках, он вытолкнул нас на сцену.

Представление уже началось. Тускло светили прожектора. Играла зловещая музыка. Сцену заволокли клубы призрачного тумана.