Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

Все вокруг замерло – ни движения, ни звука. Во сне иначе и быть не может. Бен ничуть не удивился, когда круги поменяли направление, теперь они сходятся к центру, вращаются вокруг гиппопотама – что за странная иллюзия? И эта тихая музыка – та самая мелодия, которую он слышал в первый день в музее. «Аквариум». Бен, конечно, не плачет – но почему все видится словно через пелену? И атриум, и все, что в нем крутится, вертится, мерцает.

Один гиппопотам неподвижно стоит в центре бешеного хоровода. Мелькают лица – мамино, изумленное, совсем близко, Констанции – серьезное и невозмутимое. Проскакали кенгуру, за ними жирафы, потом, как на карусели, пронеслись верблюды, зебры, медведи, птицы. За ними, стараясь не отстать, затрусили свинки-пекари. Пролетел Флам, как всегда, с землеройкой и хамелеоном на спине. Промелькнули и исчезли. Все смешалось в безумном вихре. Бену показалось, что он видит все семейство Гарнер-Ги с портрета – и даже папу. Нет, ничего не разобрать, все исчезло – словно вращающаяся воронка засосала всех внутрь, как воду в ванне, когда вынешь затычку. Сон наяву!

И вдруг сон прервался. Резко и внезапно, будто кто-то порвал пелену перед глазами. Пестрая вереница образов унеслась прочь. Реальность громким, четким, прямо командирским голосом врезалась в самую середину сна:

– Полиция! Есть тут кто-нибудь?

И другой голос – женский и тоже командирский – тут же добавил:

– Кто-то есть. Дверь-то нам открыли.

И третий голос:

– Не понимаю. Вокруг ни души – только птички и бабочки.

И натужно рассмеялся своей собственной остроте. Наверно, испуган, решил Бен.

– Может, замок сам открылся? – предположила женщина-полицейский.

Но Бен не сомневался, что открыл им Леон.

Через граммофон голоса полицейских звучали глухо и странно. Бен никак не мог прийти в себя. Кто-то, похоже, нажал кнопку у входа. Хорошо, что она не испортилась от воды.

Какой воды? Никакой воды вокруг не было.

Бен окончательно проснулся и в полном недоумении захлопал глазами.

От наводнения не осталось и следа.

Все дикие звери расположились на привычных местах: пантера и львы в середине зала, жирафы рядом с лестницей. Кенгуру, страус, белый медведь, броненосец и все остальные – каждый стоял там же, где вчера, где стоит уже давным-давно и будет стоять еще долго-долго. Как будто никто никуда никогда не двигался. Ни на ком после ночных приключений не было ни капельки воды, ни капли грязи. Мелкие экспонаты привычно располагались в стеклянных витринах. Все как всегда.

Но нет, что-то все же изменилось. Исчезли обшарпанные стены, все трещинки были аккуратно зашпаклеваны, музей светился новеньким, свежим слоем краски. От потопа остался лишь влажный пол, словно кто-то, когда убирался, слишком усердно возил мокрой тряпкой.

Через трубу граммофона Бену было прекрасно слышно, как переговариваются полицейские.

– Вот повезло им, – это, похоже, говорил главный. – Вокруг все залило, а здесь совершенно сухо. А когда аварийная служба приедет, что они сказали?

– Скоро уже, прямо сегодня, и привезут насосы, чтобы воду откачивать.

– Да, снаружи работы полно, но внутри, похоже, все в полном порядке.

– Просто чудо! Место замечательное, было бы ужасно, если…

– Есть тут кто? – прокричала женщина-полицейский, а потом спросила коллег: – Может, нас неверно проинформировали и владелица тут не живет? Странноватое местечко для жилья.

– Самое что ни на есть прекрасное место для жилья, – отозвался молодой полицейский, и Бен заметил, как Констанция улыбнулась. Какая же у нее чудная улыбка, совершенно такая же, как у девочки на портрете.

– Бен, – позвала старушка, – выгляни, пожалуйста, и поприветствуй наших гостей. А то у меня сегодня с утра немножко спину ломит.

Улыбаясь до ушей, Бен собрался выполнить поручение, но тут Тара Лед вскочила с пола и решительно его оттолкнула.

– Это мои полицейские. Я их вызвала.

Глаза у нее были остекленевшие, а дыхание несвежее – как у многих взрослых по утрам.

– Полиция не ваша. Она ничья, – пискнул Бен.

– Не трожь моего сына, – закричала мама, ковыляя вдоль стенки. – Бен, держись от нее подальше.

Затопали сапоги – полицейские наверняка услыхали мамин крик. Они ворвались во внутренний дворик – первым мужчина с проседью, тот самый, с командным голосом. Он раскраснелся: ему явно не слишком часто приходилось бегать. За ним женщина-полицейский, с добрыми и немножко усталыми, как у мамы, глазами. Последним – молодой полицейский с короткими кудрявыми волосами и мечтательным выражением на лице. Он остановился у входа и воскликнул в полном восторге:

– Вот это красота!

Тара Лед тут же отпустила Бена и кинулась к молодому полицейскому, чуть не сбив его с ног. Вцепилась ему в рукав и, грозно тыча пальцем в гиппопотама, принялась что-то бормотать. Постепенно ее голос все же набрал силу, и финальный вопль услышали все:

– …и тут он съел мой мобильник.

Полное молчание.

– Съел? – ухмыльнулся пожилой полицейский. Он спустился во дворик и небрежно похлопал гиппопотама по боку. Раздался гулкий звук. Гиппопотам покачнулся. – Вряд ли он что-нибудь может съесть.

Констанция сухо кашлянула:

– Поосторожнее, офицер. Это любимый экспонат моего дедушки, да и мой тоже. Его сюда доставили в 1892 году.

Полицейский отпрянул, словно его поймали с поличным на краже конфет.

– Простите великодушно. Сам не знаю, что на меня нашло. Ночка выдалась долгая…

– Да уж, не короткая, – согласилась Констанция и, словно королева, протянула ему руку.

Женщина-полицейский взяла Тару Лед под локоток и слегка подтолкнула к выходу:

– Вид у вас не ахти, голубушка. Вы, наверно, упали и головой стукнулись? Пойдемте к нам в машину, там вы мне все расскажете.

– Не держите меня за дурочку! – Тара Лед окончательно позабыла о вежливости, она орала, брызгая слюной во все стороны. – Выслушайте же меня. Эта старуха, вот она, моего коллегу похитила, мистера Пика, и скормила, наверно, своему гиппопотаму.

– Он вегетарианец! – закричал Бен.

И тут все уставились на него. Ясно, что полицейские только сейчас его заметили. Молодой полицейский подошел поближе:

– Как тебя зовут, сынок? Ты откуда тут взялся?

– Да-да, допросите мальчишку, – вопила Тара Лед прямо в ухо полицейскому постарше. – Как он сюда попал? Он тут посторонний. И шкодник порядочный. Что он тут один делает? Это он во всем виноват!

– В чем он виноват? – спросила Констанция, обводя взглядом музей.

– Я тут не один, – сказал Бен.

– Он со мной. Я его мама.

– Мама повредила лодыжку, – Бен подхватил маму под руку.