Хелен Купер - Где-то там гиппопотам

– Сама сиди тихо, а то они тебя услышат.

– Взрослые слышат только то, что готовы услышать, – возразила землеройка, – и это точно не я.

– Они уж точно готовы услышать меня.

– ТОГДА ПОМАЛКИВАЙ!

Она подтянула хвост и сунула в рот.

Но Бен был не в силах молчать.

– С этих людей глаз нельзя спускать. Я подслушал, что они задумали страшную гадость. Надо сказать здешней старушке, если она в музее.

– Она-то тут, но ты лучше не высовывайся.

И так понятно. Парочка уже шла по коридору. Цок, цок, цок – стучали каблучки-шпильки. Потом затихли. Наверно, они его искали в одном из боковых залов.

– Что именно ты подслушал? – поинтересовалась землеройка, сгибая и разгибая нос-хоботок. (Она могла ловко свернуть хоботок в кольцо, почти как настоящий слон.)

– Тот человек сказал, что хочет купить музей, а потом снести и выстроить новые…

– Это мы знаем, – перебила землеройка. Она выплюнула хвост, встряхнула, и он стал похож на сердитый вопросительный знак. – Джулиан Пик тут давно вынюхивает. Но директор всегда отвечает: не продается!

– Ваш… человеческий директор? Ты имеешь в виду старушку?

– Ее зовут Констанция Гарнер-Ги, и она больше чем директор. Она и куратор, и владелец музея, и она же ярлычки надписывает, и моет, и убирает, и ни разу за все эти годы она никогда, никогда, никогда не соглашалась даже разговаривать с этими жуликами-застройщиками. Но теперь подключилась мисс Тара Лед.

– А это кто?

– Женщина в соседнем зале.

– Она работает в Научном музее, – объяснил Бен. – Очень противная.

– Разрушительница в бархатных перчатках, – объявила землеройка.

– Да… можно и так сказать.

Бен глянул из-за витрины, с ужасом ожидая появления парочки. Землеройка носилась взад-вперед, трясясь от возбуждения. Что, если они это заметят, когда войдут? Если она будет продолжать, они обязательно заметят. А потом найдут и его.

– Вот что я тебе скажу, – заявила землеройка. – Тара Лед решила, что в городе может быть только один музей – ее, вот она и хочет заграбастать наши лучшие экспонаты для своего музея, а Джулиан Пик пусть рушит наш милый дом.

– Ты хочешь сказать, украсть?

– Ну, не совсем так, она собирается заплатить. Немного, но не в этом дело. Этот музей – наш дом, а она хочет нас переселить… Причем не всех. Ты что, не понимаешь? Вся коллекция ей в ее новом музее ни к чему. Мы слышали, что ее интересуют только «самые отборные экземпляры», и то на основе ротации. Ты знаешь, что это значит?

Бен покачал головой.

– Это значит, некоторых отправят в запасник. Свалят в заплесневелом подвале, оставят гнить в пыли. Никто нас не увидит. Как тут не упасть духом? А ведь это еще, считай, повезло.

Землеройка замолчала и засунула в рот хвост и обе передние лапки.

– А что будет с теми, кому не повезет?

– Люди называют это утилизацией отходов , – невнятно пробормотала землеройка. – В запасник все не поместятся, лишних продадут… а большинство сдадут в утиль, рассортируют по пластиковым контейнерам и…

Она замолчала, сжалась в комок и почти завизжала:

– Нас переработают, или сожгут в топке, или бросят гнить на свалке, а никому и дела нет!

– Мне есть дело. Неужели их некому остановить?

– Мы уже кое-что сделали. Нашли тебя.

– Вы нашли меня ? – Бен разинул рот. – Я пришел, потому что молочник принес бесплатный билет.

Усики землеройки сердито завибрировали.

– Кто, ты думаешь, отправил письмо? Отнюдь не молочник. Ты хоть понимаешь, как трудно было напечатать приглашение? Мы с Леоном полночи сражались с печатным станком. Больше того, пчелы потеряли несколько дней работы, пока не выследили тебя. И еще больше времени пропало из-за тумана – невозможно же тащить тяжелый намокший конверт. А ты что делаешь? Не ценишь нас! Прохлаждаешься! И вот результат – СЛИШКОМ ПОЗДНО!

– Я пришел, как только смог, – оправдывался Бен.

– Смог, не смог! Надо было быстрее, – пискнула землеройка. – Если ты ничего не придумаешь, будем надеяться, что Констанция им откажет.

– Почему ты сама с ней не поговоришь?

– Она нас не слышит. Перестала слышать примерно в твоем возрасте. Это не имело особого значения – она чувствует, что нам надо, она любит музей. Но она потихоньку сдает. Возраст, усталость. Мы о ней беспокоимся – говорит сама с собой куда чаще, чем обычно. Понимаешь, от этого есть польза: мы узнаём, как идут дела… но она говорит, что устала от жизни.

Глаза у землеройки стали подозрительно влажными. Такая печальная, такая несчастная. Бен протянул руку и погладил пальцем стекло. Землеройка в ярости затряслась от усов до хвоста, оскалила остренькие зубки и взвизгнула:

– Я тебе не игрушка!

– Ш-ш-ш-ш-ш, – поморщился Бен.

– Тихо там, – раздался низкий голос из центра дворика. – Они уже близко.

Джулиан Пик и Тара Лед появились из коридора.

– Ни следа мальчишки, – заявил Пик.

– Он мог спрятаться, – возразила его спутница.

Бен еще больше пригнулся.

– Ну, я его не вижу. А вы?

Он уверенно сошел вниз по четырем ступенькам, словно музей уже принадлежал ему.

– Что вы скажете об этих экспонатах? – поинтересовался он.

Она презрительно оглядела животных и объявила:

– Сплошная таксидермия. Хотя попадаются совсем недурные экземпляры. Некоторые безусловно стоит сохранить.

– Что значит таксидермия? – шепнул Бен.

– Это она про нас, – ответила землеройка. – Ты бы сказал чучела животных .

Женщина ткнула пальцем в гиппопотама.

– Этот никуда не годится. Швы разлезлись. Такого мне точно не нужно. Впрочем, чучела в наши дни не очень популярны – времена меняются, это викторианцы охотились и коллекционировали трофеи. Я бы взяла только парочку действительно редких экземпляров. Остальное – в утиль.

Пик поморщился и многозначительно закатил глаза.

– В утиль? Не забудьте, старуха надеется сохранить коллекцию в целости. Она болтала о научной ценности .