Евгений Рудашевский - Город Солнца. Стопа бога

Увезти в Перу полсотни ярославских рабочих – событие почти невероятное для тех лет, а Затрапезный устроил всё без лишнего шума. О том, что дель Кампо – испанский колонист, Алексей Иванович нигде не упомянул, хотя к тому времени испано-российские отношения были вполне гладкими, если можно назвать гладким их почти полное отсутствие, и скрывать этот проект не было видимых причин. А рабочие так и не вернулись в Россию. После того как сгинул сам Затрапезный, о них окончательно забыли.

Я отправил запрос Гаспару, продолжавшему работать в Перу и к тому времени не обнаружившему ни единого сведения ни об одном из мастеров из приходной книги, а потому успевшему разувериться, что они вообще когда-либо высаживались на берегах Южной Америки. Гаспар почти вышел из игры, которую сам же начал. Отчасти сказалась подхваченная им лихорадка, она хорошенько подпортила ему здоровье. Однако он успел установить, что никаких рабочих из России в документах не отмечено. Там, в испанской колонии, их и быть-то не могло. Они просто исчезли. Растворились вслед за Александром Бергом, Николаем Одинцовым, братьями Лот, Паскалем Дюраном и многими другими.

Между тем Покачалов обнаружил в хранилище Третьяковской галереи подборку из дюжины рисунков, выполненных итальянским карандашом. Среди авторов – несколько заштатных художников, получивших в 1808 заказ от Затрапезного. В отделе рукописей нашлось упоминание, что эти зарисовки так и не были отправлены по адресу заказчика в Испании, куда ранее каждый год отсылалось не меньше трёх десятков таких эскизов. Адрес, как ты догадываешься, указывал прямиком на особняк в Севилье. Ещё одна деталь, которая помогла отчасти устранить не только путаницу в датах Берга, но также и значительные погрешности в обустройстве изображённого им особняка. Берг писал картину не с натуры, а по чужим разрозненным зарисовкам. К тому же общий вид мог скорректировать сам Затрапезный, пожелавший увидеть принадлежавшее ему здание в чуть более привычном оформлении, да и не ведавший о проведённых в нём перестройках. Другое дело, что оставалось непонятным, зачем вообще понадобилось удалённо создавать подобные полотна.

Наконец, решающее открытие довелось сделать мне, когда я добрался до бумаг последнего из известных Затрапезных – дальнего родственника Алексея Ивановича по его родному дяде. Он состоял секретарём великого князя Константина Павловича, брата Александра Первого, а после его смерти перебрался в Париж по приглашению близкого друга. Именно в Париже я разыскал записи этого Затрапезного, в которые он со всей скрупулёзностью внёс основные события своей жизни и жизни наиболее памятных родственников. Немало строк было посвящено Алексею Ивановичу. Помимо всевозможных домыслов и слухов я впервые встретил упоминание дневника в кожаном переплёте, который Алексей Иванович вёл вплоть до того дня, когда окончательно покинул Россию. По словам последнего из Затрапезных, он держал дневник в собственных руках, однако прочитать его не смог, потому что тот был умело зашифрован. Дневник он ещё до переезда в Париж передал одному из родственников жены, любителю словесности. К счастью, его имя и должность были указаны сполна. Я знал, с чего начать. Вот только не предполагал, что поиски займут почти полтора года.

Теперь дневник найден, а главное, расшифрован. Сделать это, надо признать, было непросто, ведь Затрапезный писал его на смеси сразу трёх языков. И теперь я знаю, как поступить дальше; более того, понимаю неизбежность всех уже совершённых и ещё только задуманных поступков, равно понимаю и оправдываю поступки самого Алексея Затрапезного, которые со стороны кажутся безумными в своей расточительности. Разве может человек отказаться от возможности увидеть то, что скрыто от глаз других людей?

К сожалению, мне пришлось в полной мере передать расшифровку Скоробогатову, однако я понимал, что почти ничем не рискую. Аркадий Иванович не способен оценить значимость того, с чем мы столкнулись. Отчаяние после кончины жены сделало Скоробогатова чуть более восприимчивым, однако не лишило обычного прагматизма. До Затрапезного с его умом и желанием обрести подлинную свободу Аркадию Ивановичу далеко.

На этом третья тетрадь закончилась. Последние страницы Илья Абрамович листал не так внимательно. Собственно, он уже видел текст и мог бы за несколько минут убедиться в его полноте. Дмитрий постарался на славу. Справился с зашифрованным посланием Шустова не хуже Максима, а снимки самих тетрадей передал по интернету ещё в тот день, когда сам впервые их увидел. Илья Абрамович поначалу удивился, когда пять дней назад Дмитрий вдруг потребовал привезти ему «Город Солнца»; сам бы, пожалуй, не додумался до такой комбинации – поверил, что книга утратила значение с той минуты, как Максим обнаружил в ней указание на Цейлон.

Тем не менее Илья Абрамович сейчас потратил немало времени, чтобы заново прочитать все три тетради. Подготовил настоящий спектакль. Жалел только, что рядом нет Лизаветы, она бы оценила его подход. Сидевший за столом Баникантха, стоявший у входа в ресторан Шахбан, прятавшийся на крыше Сатунтар и ждавший в машине водитель – никто из них не воздаст должное его игре.

Илья Абрамович готовился изобразить недоумение от прочитанного. Затем планировал посетовать на кончину Гаспара Дельгадо, которого в самом деле доконала затяжная лихорадка. Илья Абрамович готов был пойти на что угодно, лишь бы вывести Максима из равновесия и так подтолкнуть к ошибке. Раззадоренный, мальчишка наверняка сболтнул бы лишнее, однако теперь ни о каком спектакле речи не было. Илье Абрамовичу стало плохо.

Никогда прежде он не чувствовал таких резей в животе. «Проклятый ячий сыр!» И как не вовремя… Его, конечно, предупреждали, что акклиматизация на высоте сопровождается слабостью и дурнотой, но ведь не настолько сильными! Кишки выворачивались под кожей, стягивались узлами и дёргались в такт сердцебиению. Илья Абрамович чувствовал, как по ним скользят холодные пузыри. Надеялся переждать приступ, не хотел показывать остальным свою слабость, поэтому пока не закрывал тетрадь, а потом увидел, как вырвало Баникантху, и догадался, что дело тут совсем не в сыре и уж точно не в акклиматизации.

Индиец даже не пытался прикрыть рот. Залил стол тёмно-оранжевой массой. Запахло не до конца переваренной пряной пищей. Брызги полетели во все стороны. Когда они упали на рукав Илье Абрамовичу, он и сам почувствовал поднявшуюся к горлу тошноту. Насилу проглотил горькую отрыжку и только сейчас заметил, что Максим и Шмелёвы встали со стульев.

Мальчишка обдурил его!

Не было ни времени, ни сил выяснять, как ему это удалось. Илья Абрамович правой рукой достал из кармана телефон, а левой продолжал сдавливать живот, словно тот, вскипев отравлением, мог лопнуть. Несколько пузырей скользнули вниз по кишкам. Илья Абрамович не сдержался. Испустил серный палёный запах. Увидел, как Максим, наклонившись через стол, взял забрызганные рвотой тетради Шустова. Одолевая слабость и усиливавшиеся рези, Илья Абрамович попытался ему помешать, в итоге выронил телефон и громко, с хрипом, выругался.