Наталия Соломко - Пожарный кран № 1

В общем, чего только не довелось увидеть и пережить Константину Сергеевичу за эти годы!

За Константином Сергеевичем — между стеной и пыльной изнанкой холста — все поколения юных актеров хранили свои тетради для ролей… А один мальчик писал записки одной девочке и прятал под бронзовую табличку в углу рамы — как в дупло… Мальчика звали Павлик, а девочку Юля… И хотя они давно выросли, Константин Сергеевич часто о них вспоминал: Юля и сейчас в Доме пионеров — работает библиотекарем, а Павлик… О, Павлик стал артистом! Недавно даже снялся в десятисерийном фильме «Три мушкетера», в главной роли — д'Артаньяна…

Но о Павлике мы сейчас рассказывать не будем: скоро он и сам появится…

Между прочим, Константин Сергеевич знает и это. И что Анька скоро пропадет, знает. Только молчит — так уж положено. Хотя иногда ему очень хочется кое-что сказать. И сегодня — такой уж выдался день — не выдержит и скажет! Но не сейчас. Сейчас все тихо-спокойно: еще ни-че-го не началось…

Михаил Павлович сидит и пролистывает свой рабочий блокнот, а Кузя натирает лыжи, оба молчат. Но — раз! два! три! — начинается!.. И вот дверь распахивается — это директор привел безобразников и с порога сказал:

— Я требую принять меры! Немедленно!

Но принять меры немедленно было никак нельзя, потому что в этот же миг на столе неистово затрезвонил телефон.

— Это говорит мама Вовы Гусева! — сообщил сердитый голос. — Вова сегодня на елку не придет!

— Почему? — удивился Михаил Павлович.

— Потому что он наказан! И вот что я вам скажу: пока он в этот ваш театр не ходил, вел он себя лучше! А теперь совершенно меня не слушается…

— С мальчиками это бывает… — вздохнул Михаил Павлович. — А не приходить ему нельзя. Актер, уважаемая, имеет право не явиться на спектакль только в одном случае: если он умер. А иначе он подведет своих товарищей.

— Все равно не пущу! — ответила мама Вовы Гусева и бросила трубку.

Михаил Павлович вздохнул и повернулся к директору и безобразникам.

— Что случилось?

— Михаил Павлович, это я виновата! — сразу сказала Анька.

— Никто в этом и не сомневается! — Сергей Борисович сердито взглянул на нее: ишь, стоит! Руки в карманах джинсов, выражение лица — дерзкое… Эта девочка и на девочку-то не похожа. — Не девочка, а бандитка!

— Неправда! — крикнул Айрапетян, сверкая черными глазами. — Аня ни в чем не виновата! Я сам! И не смейте так говорить!

Видали его? Еще и не скажи ничего!

А Балабанчик изобразил на круглом конопатом лице раскаяние и пробормотал сладким ангельским голосом:

— Сергей Борисович, мы больше так не будем…

— Артист! — пуще прежнего рассердился директор. — Полюбуйтесь, товарищ Еремушкин, на плоды вашего воспитания!

— А Михаил Павлович при чем?! — спросила Анька и сжала кулаки, будто собиралась с директором драться. Она терпеть не могла, чтоб Михаила Павловича ругали.

Сергей Борисович и сам вспомнил, что нельзя взрослым выяснять отношения при детях, и велел всем выйти в коридор.

Впрочем, в коридоре тоже было отлично слышно.

— С каким бы удовольствием я вас уволил, Михаил Павлович, неожиданно спокойно и даже как-то мечтательно произнес директор. — Вы даже представить себе не можете…

— Ну отчего же, — запротестовал Михаил Павлович. — Могу.

— Чего вы там опять натворили? — спросил Кузя, а Анька ему ответила:

— Не твое дело!

Грубиянка она была, эта Анька.

— Гляди, Елькина, лопнет мое терпение! — нахмурился Кузя. — Плакать будешь!

— Ты сам вперед заплачешь! — отозвалась дерзкая девчонка.

— Поглядим! — пообещал Кузя зловеще и ушел, посвистывая.

Вот тут-то и позвонил Павлик. Ну, тот самый, который раньше всё записки писал девочке Юле, а потом стал артистом. Ну, д'Артаньян! Теперь-то его вся страна знала: ведь фильм «Три мушкетера» всего неделю назад кончили показывать по телевизору, и, позабросив клюшки, все мальчишки страны торопливо строгали себе шпаги…

— Здравствуйте, Михаил Павлович, это я, — сказал Павлик грустным голосом. — Не узнаёте?

— Простите, нет, — отвечал Михаил Павлович, хотя по выражению его лица было ясно, что узнал.

— Это я, Павлик…

— Ах, это ты, Павлик?! — будто бы изумился Михаил Павлович. Господи, какая честь для нас! Что занесло тебя в наше захолустье?

— Издеваетесь? — догадался знаменитый артист.

— Как можно! Напротив, спешу тебя поздравить! Видел, видел тебя. На коне, знаешь ли, со шпагой! Аж дух захватывает все десять серий… Ну и как, Павлик, приятно быть знаменитым?

Павлик помолчал и спросил:

— Можно, я приду?

— Знаешь, лучше не надо, — сказал Михаил Павлович. — Я по тебе не соскучился.

— И Юлька тоже меня видеть не хочет, — тяжело вздохнул Павлик. — Я прихожу, а она дверь не открывает. Да еще этот ее брат… Обещает милицию вызвать, если я еще приду.

— Молодец! — похвалил Михаил Павлович. — Я и не знал, что он такой решительный человек.

— Я вас очень прошу, — умоляюще заговорил Павлик. — Поговорите с Юлькой… Я же за ней приехал! Скажите ей, чтоб перестала дуться! Ну, я виноват, признаю, ну, уехал, оставил ее одну…

— Не одну, а с сыном, — угрюмо уточнил Михаил Павлович.

— Я понимаю, конечно, ей трудно было. Но я ж не гулять уехал, я в кино снимался! Объясните ей это!

— Не буду, — покачал головой Михаил Павлович, и лицо у него было горестное. — Я тебе не помощник.

— Ну, почему, Михаил Павлович? За что вы все на меня?

Михаил Павлович молчал и становился все угрюмей. Наконец он сказал:

— Потому что ты, Павлик, предатель. И правильно тебя Славик гоняет! И мне на глаза лучше не попадайся, вот что я тебе скажу!

И Михаил Павлович грохнул трубкой.

— Что с вами? — испугался Сергей Борисович. — Вам плохо? Может, валидол дать?

— Спасибо, — отозвался Михаил Павлович. — Не ищите, у меня свой есть.

Он подошел к окну, прижался лбом к ледяному стеклу.

— А какие все добрые, верные… — тоскливо пробормотал он. — Пока не вырастут. И ведь всегда надеешься, что вырастут людьми!

— Ах, Михаил Павлович, ну стоит ли так переживать из-за пустяков! неодобрительно качнул головой директор. — Поссорились — помирятся, чего не бывает! Радоваться надо, что ваш воспитанник стал известным артистом, а вы… Стоит ли принимать все так близко к сердцу. Оно ведь у вас не железное.

— Вы полагаете? — с печальной усмешкой спросил Михаил Павлович.

— Беречь себя надо! — наставительно ответил Сергей Борисович. — Два инфаркта — это не шутки!

— Инфаркт — это что? — настороженно спросила Анька. Слово это показалось ей смутно знакомым, и отчего-то тоскливо стало на душе.

— Болезнь такая — трещина в сердце, — объяснил Айрапетян. — У моей бабушки тоже был инфаркт, только один пока…