Валерий Гусев - Часы с лягушкой

– Дай-ка посмотреть.

Я стал листать блокнот. Круглая рожа с узенькими глазками.

– Это кто?

– Это, Дим, Пупс. Который к тете Зине заходил. Она мне подсказывала, а я рисовал.

Понятно: словесный портрет!

Следующий рисунок. Лицо худое, неприятное.

– Это Хмырь из магазина.

Еще одно лицо я узнал без всякой подсказки. Вчерашний дядька-логотип. Здорово Алешка его схватил. Рисунок, конечно, неподвижный, а глазки бегают.

– А это ты, Дим. Только не обижайся. Ты в это время спал. Поэтому у тебя рот распахнут. И лицо глупое.

– А у тебя, конечно, умное, когда ты спишь?

– А я знаю? Я почему-то себя ни разу не видел спящим.

Я отдал ему блокнот. Смотал, без всяких слов, свою удочку.

– Дим, ну ты чего? Ты не расстраивайся. Ты радуйся, что тебя Ирка не видела с таким лицом. Да ладно тебе…

Довольно скоро я пожалел о том, что обиделся на смешной рисунок и напрасно не поинтересовался Лешкиным альбомом более внимательно.

– Завтракать! – сказала мама, когда мы вернулись.

– Щас! – живо отозвался Алешка. – Только лягушек отловим.

– Я не буду их есть! – взвизгнула тетя Зина.

– А мы вам и не дадим, нам самим мало.

Тетя Зина с ужасом взглянула на маму:

– А мыши, подруга?.. Тоже?..

– Еще не знаю, – вздохнула мама. – Но я, вообще-то, блинчиков с мясом нажарила. Нам с тобой хватит. А уж они… – мама пожала плечами. – Как хотят…

Тетя Зина повеселела и даже помогла Алешке отловить лягушек. Мама смотрела на них с отвращением. И на лягушек, и на ловцов.

После завтрака Алешка побежал в поле – кормить Акимычей, а когда вернулся, выплеснул из ведра утренних карасей в наш «бассейн».

– Это, Дим, – объяснил он, – у нас такой запас будет. Голод настанет – а у нас караси под рукой.

Запасливый, как кот Матроскин.

– Засада сработала, Дим! – вдруг взвизгнул Алешка. – Попалась, моя красавица!

Я взглянул на мышеловку – в ней металась бурая полевка.

Алешка мигом взлетел на дерево и снял мышеловку. Ворвался в дом в буйной радости.

Мама мгновенно вскочила на табуретку, а тетя Зина вместе со своим вязаньем выскочила за дверь.

– Убери эту гадость! – прокричала мама. – Сейчас же!

– Мам, – искренне удивился Алешка, – ты же лягушек боишься, а не мышей.

– Лягушек я не боюсь – я их не люблю.

– А куда я ее дену?

– На помойку.

– Жалко, мам. Там ее крысы съедят.

– И на здоровье.

– Ладно, отнесу Акимычу.

Мама ужаснулась, не сходя с табуретки:

– И он что, будет есть эту гадость?

– Не тому Акимычу, другому. А вообще, мам, они очень полезные и сытные. Один ученый в тундре три месяца ими питался. И ничего – не умер, а даже поправился на двадцать кэгэ.

– Меня сейчас стошнит, – простонала мама.

– А меня уже. – Это тетя Зина опасливо заглянула в дверь. – Отдайте мою сумку, я уезжаю!

А я подумал: был бы сейчас с нами папа, он взял бы эту мышку за шкирку и выбросил бы за окно – в родную среду. И я так и сделал.

– Ладно, остаюсь, – сказала тетя Зина.

– Мы так всех мышей растеряем, – проворчал Алешка.

Не велика потеря.

В общем, Алешка перевесил скворечник вместе со всем его населением на другую березу, и мы натянули гамак для нашей барыни. Тетя Зина тут же в него плюхнулась и раскрыла над собой зонтик:

– Знаю я вас, Оболенские. У вас не только мыши в скворечниках живут, но и лягушки с деревьев падают.

И они начали с мамой о чем-то шептаться. И мы с Алешкой тоже. Вернее, шептал Алешка, а я его слушал.

– Дим, я открытие сделал. Тайное такое. Там, Дим, у леса, на краю луга, какой-то подземный лабиринт образовался. Из бетона. Как будто большой дом из одного этажа. Из подземного такого. Я там хотел полазить – а тут вдруг появился знаешь кто? Охранник! А чего там охранять? Там всякий мусор и лягушки. Но он меня все равно прогнал. Ничего, прорвемся. Ты, Дим, завтра будешь его отвлекать, а я все там разнюхаю…

– Тебе это надо?

Алешка ответил не сразу. Он долго и задумчиво смотрел, как тетя Зина разгоняет зонтиком вечерних комаров, а потом сказал:

– Что-то там есть. С продолжением.

Мне уже захотелось дернуть его ухо, но тут меня позвала мама:

– Дима, сходи за водой. Для самовара.

Воду для самовара мы берем не из колодца, а ходим за ней на родник. Это, конечно, дальше, но зато вода оттуда вкуснее.

Я взял ведро и пошел. А когда проходил вдоль забора этой самой «Ампиры», вдруг увидел, что возле ее ворот стоит знакомый фургончик.

Ну и что, спрашивается? Да ничего особенного. Кроме того, что за воротами я услышал приглушенные голоса. И прошел бы мимо, если бы не прозвучала в вечернем воздухе «знакомая до боли фамилия».

– …Нет там его, шеф. Сто пудов. И не появлялся. Они вообще, эти Оболенские, какие-то дернутые. Представляете, мышей на деревьях ловят. Кажется, даже лягушек едят…

На всякий случай я присел за машиной.

– Ну и что? – ответил ему шеф. – Я тоже лягушек ел, во Франции. И в Москве.

– И мышей на деревьях ловили?

Тут настала грозная тишина. И потом:

– Не забывайся, козел.

– Виноват, шеф.

– Я зачем тебя к ним направил? Мышей считать? Сообрази, дурной: он обязательно там покажется. Там его жена, дети.

– Так он к другой бабе ушел. Его же из органов за это турнули.

– В органах не дураки сидят. Все это надо проверить.

– Я вот что думаю. Мне там появляться в другой раз уже не стоит.

– И что предлагаешь?

– Напротив их дома строится кто-то. Нужно нам своего человека в их бригаду внедрить. Постоянный контроль будет.

– Мониторинг. Дельно предложил. «Козла» с тебя снимаю. Только подбери кого-то со специальностью.

– Колян раньше крановщиком работал.

Шеф издевательски хохотнул:

– У них там высотка строится? Думай, крокодил, думай…

Я подхватил ведро и зашагал к роднику. Меня осенило! Еще чуть-чуть – и все станет на место. Как фиговинки в пазлах.

Домой я вернулся веселым и находчивым. Быстренько раздул самовар, заварил чай. Две подруги накрыли стол всякими печенюхами. Посреди стола – старая банка с новыми цветами и вспотевший самовар. Он еще немного попыхивал и побулькивал под крышкой и выдавал чуть заметный дымок, от которого чай становился еще вкуснее.

– Люблю у Оболенских чай на даче из самовара пить, – попыхивала и побулькивала от удовольствия тетя Зина. – Как в лучших домах.

Она почему-то пила чай из блюдечка, поставив его на растопыренные пальцы, и вприкуску. На ее зубах твердый сахар трещал, как сухие дрова в печке. Ее круглые щеки неистово алели.

Алешка таращил на нее глаза, а мама сказала:

– Не парься, Зинк, – мама иногда любила вставить какое-нибудь Алешкино словечко, – пей нормально.

– Я нормально пью. Как в лучших домах.

Ну раз так, то и Алешка решил к лучшим домам приобщиться. Схватил кусок сахара, закатил его за щеку и поставил блюдце с чаем на пальцы.