Андрэ Маспэн - Дело о радиоактивном кобальте

— Сорвиголова! — прошептал я.

По-видимому, он заметил нас уже давно, когда мы еще бродили по территории строительства. Я чувствовал на себе этот взгляд, и наконец он встретился с моим.

Я бросился туда через пролом в заборе. Мяч бежал за мной.

Сомнений не было. Этот мальчик, с искаженным лицом и безумными глазами, в грязи, в отрепьях — несчастный Сорвиголова. Он, казалось, нас не замечал…

— Сорвиголова, — сказал я так, как говорят с больным, — Мы тебя давно ищем. Твой отец также ищет тебя…

— Я вас видел, — ответил он глухим голосом, каким никогда раньше не говорил. — Я видел вас…

— Почему же ты нас не позвал?

Сорвиголова опустил голову. Я сел рядом с ним, не обращая внимания, что это была грязная куча, и Мяч поступил так же.

— Тебе надо вернуться домой. У отца повысилось давление крови из-за тебя.

Сорвиголова еще ниже склонил голову.

— Нет, — ответил он резко, — полиция меня ищет.

— Но ведь это не ты…

На этот раз Сорвиголова поднял на меня свои глаза с их невыносимым лихорадочным блеском.

— Нет, это я украл кобальт!

Ни Мяч, ни я не произнесли ни звука. Возможно ли? Но я почувствовал, что Сорвиголова говорит правду. Спокойствие, с каким были произнесены слова, исключало сомнение.

— Да, это я украл, — повторил Сорвиголова глухим голосом. — Для моей матери. У нее рак. Нужно лечить ее кобальтом, иначе она не поправится. На Вильжуифе [14] Здесь находится Институт по изучению рака и клиника. — Прим. пер. еще нет для нее места. Нет еще… Сколько времени ей ждать? Я не хочу, чтобы она умерла. Кобальтовая пушка!.. Тогда я решился… Необходимо сейчас же… Имей я кобальт… я мог бы вылечить ее, не дожидаясь… Или врач… Бедная мамочка! Рак — это страшная вещь… Но я не мог… Мне не разрешили… Все против меня! Полиция, мой отец и вы тоже!.. Все, все против меня!

Сорвиголова говорил все быстрей и наконец закрыл лицо руками. В его сбивчивой речи было столько скорби, что я был до глубины души взволнован. И однако — это он похититель кобальта! Да, он, наш товарищ! Как мы были наивны! Между тем я понимал, что он совершил кражу, чтобы помочь своей матери вылечиться. Мне внезапно вспомнились слова г-жи Сольнье, делавшей куклы: «Страшная болезнь… Если не лечить ее лучами или не сделать операцию…». Да, я уже слышал об этом! Как же я раньше об этом не подумал! И однако… радиоактивный кобальт… Кобальтовая пушка… Какую роль должна была сыграть кобальтовая пушка во всей этой истории? Мне показалось, что, совершив проступок, Сорвиголова свихнулся.

Я обнял за плечи моего несчастного товарища. И это давно не испытанное им проявление ласки вызвало неожиданную реакцию. Сорвиголова повернулся ко мне и зарыдал у меня на плече. Я молчал, думая, что ему станет легче от слез. Постепенно он успокоился, и выражение отчаяния, так меня потрясшее, сошло у него с лица. Теперь рыдания и всхлипывания перешли в тяжелые вздохи. Я, воспользовавшись этим, стал настаивать, чтобы он вернулся домой. Он снова закачал головой. Что нам было с ним делать? Не могло и речи идти о том, чтобы силой отвести его к отцу или вызвать полицию. Тогда мне пришла мысль…

— Слушай, Мяч, иди за такси…

Растроганный так же, как и я, Мяч тотчас же исполнил мою просьбу, не задавая вопросов. Через несколько минут такси остановилось у тротуара. Успокоившись, обессиленный Сорвиголова все же оказал мне последнее сопротивление:

— Куда ты меня везешь? Ты хочешь, чтобы я вернулся домой?

— Успокойся, мы тебя не покинем. Мы едем в лицей. Побеседуем с директором. Это честный человек. Он возьмет тебя под свою защиту.

Огонек безумного страха загорелся в его глазах и быстро погас. У бедного парня страх исчерпал все силы. Опираясь нам на руки, он, как больной, дал нам проводить его к такси. Я сказал шоферу адрес лицея.

Пока мы ехали, Сорвиголова спал. Я воспользовался этим, чтобы отодвинуться. От него, действительно, нехорошо пахло…

С полуопущенными веками, скрестив руки, г-н Дювивье выслушал меня, не прерывая до самого конца. Сперва я говорил несвязно, чувствуя стеснение от того, что нахожусь в кабинете, где я был только один раз: тогда я совершил не помню уж какой проступок, за который получил выговор директора. Большой письменный стол, дубовая панель по стенам, ковры — все напоминало мне, что я находился перед высшим начальством лицея. Однако мало-помалу я воодушевился моим собственным рассказом и выложил все: как нам пришла мысль провести розыски, наше посещение Шантрена и Сакле, ложный след, приведший нас к Даву, исчезновение Мишеля Перийе, положение в его семье и болезнь матери. Когда я дошел до розысков Мишеля Перийе и его признания, г-н Дювивье вынул носовой платок и смахнул слезу.

Закончив свой рассказ, я думал, что последует?

У г-на Дювивье был сосредоточенный вид, и он о чем-то задумался. Сорвиголова, безучастный к тому, что его ожидало, дремал в кресле, в то время как Мяч нервно ерзал на стуле. После долгой паузы г-н Дювивье, казалось, наконец вспомнил о нашем присутствии.

— Мои друзья, вы совершили ошибку, что раньше меня не предупредили, — сказал он, не повышая голоса. — Но что сделано, то сделано.

— Мишель Перийе совершил дурные поступки по доброму побуждению. Он достоин прощения при условии…

— Хорошо, мы об этом после поговорим! Мишель Перийе, где ты спрятал кобальт?

Я втайне вздохнул с облегчением. Я боялся грозы и даже кары. Но директор отнесся к происшедшему доброжелательно. Значит правильно, что я обратился именно к нему. Вопрос был поставлен Сорвиголове, чтобы вывести его из сонного состояния. Но и раскрыв глаза, Мишель так и не понял, что директору от него нужно.

— Соберись с силами, мой мальчик, — продолжал директор. — Успокойся! Радиоактивный кобальт может быть опасен для общества. Его необходимо изолировать как можно скорее. Что ты с ним сделал?

Погрузившись в кресло, Сорвиголова пошевелил губами.

— Громче, — сказал директор.

— Я закопал его в нашем погребе, — прошептал Сорвиголова.

— Как было — в свинцовом ящике?

— Да…

— Прекрасно, — сказал директор. — Это все, что я хотел узнать. А теперь, перестань себя терзать. Все устроится лучшим образом. Увидишь!

Добрая улыбка озарила лицо директора. Он снял телефонную трубку, коротко поговорил с заведующим хозяйственной частью лицея и, дав указания, попросил Мяча проводить Сорвиголову в спальню интерната.

— Ну, теперь — теплый душ, обильный завтрак и постель со свежим бельем. Все придет в порядок, мой мальчик…

Сорвиголова не реагировал, он спал.

Я остался наедине с г-ном Дювивье. Как бы не замечая меня, он снова набрал номер. Я понял, что он говорит с врачом-другом. Речь шла о г-же Перийе, о том, чтобы ее перевезли из Труа в Париж, в клинику Вильжуиф, и — об этой странной кобальтовой пушке, которая меня заинтересовала в разговоре с Сорвиголовой… Кончив, г-н Дювивье повернулся ко мне.