Андрэ Маспэн - Дело о радиоактивном кобальте

— Матье Галле, — начал он с несколько суровым видом. — Теперь время, чтобы ты раскрыл секрет — твой и твоих товарищей… Счетчик Гейгера находится по-прежнему у тебя?

— Да, г-н директор!

— Ты знаешь адрес Мишеля Перийе?

— Да, г-н директор.

— Очень хорошо. Теперь иди к товарищам. После урока отправляйся вместе с г-ном Лапрадом, твоим учителем физики, сначала домой за счетчиком Гейгера, после — к Мишелю Перийе, где вы выроете ящик с радиоактивным кобальтом. Но ты будешь беспрекословно слушаться г-на Лапрада? Обещаешь?

— Да! Обещаю!

— Хорошо. Какой сейчас у вас урок? Английский? Тогда беги — ты только немного опоздаешь.

Как только я затворил дверь, раздался телефонный звонок. Я дошел до конца коридора и намеревался спуститься по лестнице, как услышал голос Дювивье, обращенный ко мне.

Я. бегом вернулся.

— Еще минутку, — сказал директор.

Я был немного удивлен и взволнован, но добрые глаза г-на Дювивье меня успокоили.

— Только что мне звонил мой друг доктор Берлиоз. Он справлялся в Институте рака в Вильжуифе. Вот уже три дня, как г-жа Перийе находится там. Сейчас приступили к лечению, и есть благоприятный прогноз о возможности выздоровления.

— Теперь беги в спальный корпус. Если Мишель уснул, не буди! Но если душ и пища его вернули к жизни, сообщи ему добрую и приятную новость.

Я пробормотал благодарность. Мне стало так легко на душе! Я был счастлив потому, что мог сообщить Сорвиголове о судьбе его матери. Меня ветром вынесло из кабинета директора. Через три ступеньки я взбежал по лестнице, промчался, как беговая лошадь, через внутренний двор и вторгся в спальный корпус старшеклассников.

Консьержка встретила меня, приложив палец к губам. Сорвиголова принял душ, но отказался от завтрака. Я подошел к его постели. Он крепко спал, но и во сне поперечная складка прорезывала его лоб между бровей: раньше ее не было. Я почувствовал, что мой товарищ Мишель больше уже не ребенок. Но разве и я не изменился? Окружающий мир стал более осязаемым, полным возможностей и обещаний, еще едва пока расшифрованных, но властно меня влекущих.

Через три дня, в среду, в солнечный день, мы втроем вышли из автобуса, доставившего нас в Вильжуиф. Сорвиголова с букетиком фиалок дрожал от нетерпения. Сосредоточенный и доброжелательный Голова-яйцо, как всегда, старался его успокоить. Я же, смотря по сторонам, наслаждаясь всем для меня новым, готов был действовать…

На углу улицы жалкая харчевня с грязными окнами недоверчиво посматривала на возвышавшиеся напротив, построенные в новом стиле белые корпуса Института рака. Я, между прочим, узнал, что Институт рака, именуемый также Институтом Густава Русси, был одновременно центром исследований и больницей. Мы перешли улицу и вошли за решетку. Консьержка сказала нам, что приемный покой налево.

Зал, куда мы вошли, был ослепителен. Миловидные сотрудницы в безукоризненно белых халатах за стеклами своих окошечек любезно отвечали на вопросы посетителей. Написанная в ярких тонах фреска украшала зал. Остальные стены были более мягкого, голубоватого тона.

Вокруг столов стояло много удобных кресел.

По договоренности с директором лицея мы попросили директора Берлиоза нас принять. Этот врач был одним из сотрудников лаборатории изотопов, руководимой доктором Туберозом. Через десять минут к нам вышел еще не старый человек в белом халате. У него были тонкие черты лица, серые глаза, продолговатое лицо с волевым выражением.

— Так это вы три мушкетера, о которых меня предупредил г-н Дювивье? — строго спросил он.

Мы встали, и он поздоровался с каждым за руку.

— Я тоже когда-то учился в лицее Генриха IV, — сказал он мечтательно. — Хорошие были времена. О плохих забываешь, не правда ли? Вы сын г-жи Перийе? — не колеблясь, обратился он к Сорвиголове. — Не беспокойтесь, она поправится. Идите за мной, мы ее навестим.

Он шел впереди нас по коридору, который также был выкрашен в бледно-голубой цвет. По настоянию г-на Дювивье или, может быть, исходя из особых условий лечения, г-жу Перийе поместили в одну из отдельных небольших комнат, расположенных в глубине здания. Г-н Берлиоз постучал в дверь и открыл ее. Мишель помедлил мгновение и, забыв о нашем присутствии, бросился к матери, начал ее целовать. Голова его потонула в подушках больной. Г-жа Перийе, бледное лицо которой контрастировало с черными волосами южанки, не смогла сдержать волнения. Было ли ей известно о краже и бегстве ее сына? Не знаю. Еле сдерживая слезы, она шептала Мишелю ласковые слова.

— Пойдем, — тихо сказал нам доктор Берлиоз. — Оставим их одних. Показать вам лабораторию изотопов?

На это я и надеяться не смел. Тихонько притворив дверь, доктор Берлиоз повел нас. На первом повороте коридора я был поражен стрелой с надписью: «Кобальтовая пушка». Эта пушка преследовала мое воображение. Безусловно, она сыграла значительную роль и в болезненном воображении Сорвиголовы: этим, конечно, объясняется то, что он совершил кражу. Я уже собирался попросить объяснения у моего учителя физики г-на Лапрада, с которым мы отправились на квартиру Перийе. Но наше внезапное посещение и письмо директора создали для нас много осложнений помимо счетчика Гейгера, — нужно было найти место, где Сорвиголова спрятал кобальт, поэтому мне не удалось побеседовать с г-ном Лапрадом. Г-н Дювивье вернул ящик с кусочком кобальта в Комиссариат по атомной энергии и позвонил в полицию, где ему сообщили, что следствие будет прекращено. В тот же вечер Сорвиголова вернулся к отцу, и все, казалось, было теперь в порядке. Между тем, чтобы понять эту странную атомную историю, не мешало все же найти основное звено цепи.

— Скажите мне, г-н доктор, пожалуйста… Кобальтовая пушка…

— Да?

— Это действительно пушка?

— Да нет, — сказал доктор Берлиоз, и на его тонких губах появилось подобие улыбки. — Это название получил один из наших аппаратов, в котором используются гамма-лучи, испускаемые радиоактивным кобальтом, для лечения рака.

— Но почему она так названа?

— О, может быть, потому, что аппарат несколько напоминает пушку своей формой. Но мы уже пришли. Сами увидите…

Мы вошли в зал, где рентгеновский аппарат с потолка свешивался над постелью, куда кладут больного.

— Здесь, — сказал доктор Берлиоз, — определяют наличие опухоли посредством скрещенных, я бы сказал, рентгеновских аппаратов. Специалисты-рентгенологи рисуют на кальке место, куда направлены лучи, чтобы с максимальным эффектом воздействовать на опухоль. Затем лечащий врач определяет дозу и количество сеансов облучения.