Аркадий Минчковский - Старик прячется в тень

Тем временем товарищ Залесский и Валентин уже входили в двери магазина «Оборот» на улице Революции. В полутемном помещении несколько человек рассматривали товары. Черноволосая женщина с усталым лицом стояла за прилавком.

— Яна Савельевича нет? — вежливо спросил Залесский у продавщицы.

Но Сожич, оказалось, находился во внутреннем помещении.

— Ян Савельевич, к вам! — крикнула женщина в полуприкрытую дверь, из которой немедленно появился владелец «Оборота». Увидев Петра Наумовича, он так приветливо раскинул руки, что будто только и ждал, когда его посетит начальник борьбы с вредным элементом.

— О-о, товарищ Залесский! Прошу! Заходите, заходите… — Ян Савельевич поднял доску, открывавшую проход за прилавок, и пропустил нежданных посетителей. — Прошу сюда, сюда. В мою скромную обитель.

Они очутились в задней комнатке магазина. По стенам ее были полки, сплошь заставленные различными коробками с товарами. Тесно жались друг к другу небольшой стол и три табуретки. На стене висел телефон. Тусклый свет едва проникал через небольшое окно, заделанное железной решеткой, и потому даже днем здесь горело электричество.

— Садитесь! Пожалуйста, садитесь… Не очень-то шикарно, но что делать? — заискивающе суетился Сожич. Он собирал со стола какие-то разграфленные на колонки листы и прижимал их счетами. — Чем обязан?

— Мы к вам ненадолго. Я, собственно, только как сопровождающий. Начальство попросило, — пояснил Залесский, — Пожалуйста, познакомьтесь. Товарищ Курчо. Из Академии художеств. Из Ленинграда.

— Очень приятно… — Ян Савельевич протянул пухлую, украшенную кольцом руку. Быстрые глазки-буравчики недоверчиво оглядывали студента. — Чем могу быть полезен, прошу…

На лице нэпмана мелькнул плохо скрытый испуг. Вероятно, это заметил и Залесский.

— Ян Савельевич, — непринужденно начал он, — товарищу известно, что вы интересуетесь живописью. Не правда ли, так?

— Знаете, громко сказано. Конечно… Как любитель. Поскольку в этой области не образован. Но иногда восхищаюсь, восхищаюсь…

— Скажите, пожалуйста, картины вы покупаете в Крутове? — выговорил Валентин заранее приготовленную фразу.

— Очень немного. Очень немного… Что здесь купишь? Несколько вещей я приобрел в Москве — Айвазовского, Клевера. Еще кое-что.

— Очень любопытно, — торопливо бросил Валентин и посмотрел на Залесского.

— Я думаю, Ян Савельевич не откажется показать нам свою коллекцию, — сказал тот.

— Отчего же. Приходите, приходите…

— Видите ли, — непринужденно продолжал Петр Наумович. — Товарищ Курчо уезжает и поэтому хотелось бы…

— Когда же будет угодно?

— Если можно, сегодня, сейчас…

— Ну, — Ян Савельевич развел руками, — чего не сделаешь для искусства. Пойдемте сейчас. Извините, я дам распоряжение по магазину.

Ян Савельевич вышел, прикрыв за собой дверь.

— Ох, — тихо произнес Залесский. — Догадывается, что мы неспроста, но делает вид. — И тут же громко произнес:

— Значит, Валентин Дмитриевич, ваша миссия подходит к концу?

Не успел Валентин и придумать, что следует ответить, как Сожич снова появился в комнате. Он снял висевшую на крючке шляпу и жестом пригласил гостей следовать за ним.

Вышли на улицу. Ян Савельевич предложил взять извозчика. Валентин подумал о том, как хорошо, что он, по совету Петра Наумовича, оставил свою машину в губисполкоме. Вот бы удивился Сожич, увидев, как представитель Академии художеств разъезжает на дамском велосипеде…

Втроем в извозчичьей пролетке было тесно, но Сожич категорически заявил, что усядется на откидное место.

— Ничего… ничего… Мне тут хорошо… Ехать совсем недолго.

На низенькой запасной скамеечке, на которой обычно ездили дети, Ян Савельевич казался совсем маленьким.

Пролетку слегка покачивало. Лошадь трусила рысцой. Время от времени молчание нарушал Сожич.

— Очень ценю искусство, очень, — повторял он.

Вскоре они уже поднимались на крылечко сожичевского дома.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Там бульдог. Собака ученая. Никому не сделает вреда, — предупреждал хозяин.

Пока они ехали на извозчике, Валентин думал о том, как бы Ромчик не выдал, что он, Валентин, уже был здесь. Нужно было выдумать оправдание. Однако опасения оказались напрасными. Племянник Сожича сделал вид, что впервые видит студента.

В столовой Ян Савельевич и старательно помогавший ему Рома сняли чехлы с картин.

— Пожалуйста, вот моя гордость: Феодосия, море… Кисть самого Айвазовского. Подтверждено печатью на обороте.

С деланным любопытством Валентин оглядел морской пейзаж, похвалил свет на картине, изображавшей лес в час заката.

— Стоящая вещь… — скорее утверждая, чем спрашивая, произнес Сожич и продолжал:

— В кабинете у меня тоже кое-что висит, но менее ценное. Если желаете…

— Конечно, конечно… — закивал Валентин.

Ключ от кабинета оказался в кармане Яна Савельевича. Он отворил дверь.

— Пожалуйста, входите…

Вошли в кабинет, и Валентин, бегло скользнув взглядом по стенам, принялся рассматривать чикильдеевский натюрморт.

— Экспрессионистский подход, — сказал он.

— Возможно, возможно… Я в современных картинах не разбираюсь. По-моему, вещь не стоящая. Приобрел по случаю. Поддержал тут одного местного.

— А вы не помните, чья это работа? — спросил Залесский.

— Забыл фамилию… Вот вертится на языке… Чикреев, Четеев… Как-то так.

— Чикильдеев, — сказал Рома, который находился тут же в кабинете и внимательно наблюдал за тем, что происходит.

— Скажите, пожалуйста, он помнит! Действительно, кажется, так. А что вас заинтересовало? Неужели это может представлять какую-то ценность?

Ян Савельевич довольно ловко изображал человека, который ни о чем не имеет понятия, и Залесскому это наскучило. Он решил приблизиться к цели.

— Я вам говорил… — сказал Залесский, обращаясь к Валентину. — Я так и предполагал. Ян Савельевич не обратил внимания.

— А что такое? В чем дело? — забеспокоился Сожич. — Я, извините, не понимаю.

— Дело в том, — продолжал Залесский, — что вы, Ян Савельевич, возможно являетесь обладателем весьма ценного полотна.

— Я, — обладателем ценного?.. Вот этого?..

— Представьте себе, именно этого, — кивнул Залесский.

— Что же в нем ценного?..

— Понимаете, — начал пояснять Валентин, — случайно стало известно, что крутовский художник написал его на другом полотне, гораздо более старом.

— Да что вы? Вот никак не думал…

— Ну что же… Для вас, может быть, это и неплохо, — снова заговорил Залесский. — Если действительно окажется, что это и есть ценная картина, государство приобретет ее для музея. А расстаться вам с натюрмортом не беда, так ведь?