Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Членов палаты общин больше интересовали вопросы религии, чем финансов. Как-никак это был первый созыв парламента, из которого исключили всех католиков. Парламентарии представили законопроект, обязывающий верующих посещать воскресные церковные службы и причащаться дважды в год. Королева, не переносившая религиозных дебатов, отправила в палату общин послание, запрещавшее обсуждать вопросы, которые ее не касаются, и «избегать долгих разглагольствований». Приказ этот, впрочем, был проигнорирован. Так, последовало рассмотрение законопроекта, предлагавшего реформировать Книгу общих молитв. Согласно ему, Елизавете запрещалось вести себя подобно тирану или, выражаясь языком тех лет, «подобно Великому турку» [75] Османскому султану. — Прим. пер. .

На повестке дня стояла папская булла, и парламент постановил приравнять к государственной измене любые «утверждения, устно или на письме, что королева не есть королева» или «что королева — еретичка, раскольница, угнетатель, безбожница и узурпатор короны». Всех католических священников, скрывающих свое обличье либо выдающих себя за слуг в дворянских поместьях, надлежит бить кнутом или заковать в кандалы как «бродяг или цыган». Изменой признавался незаконный ввоз в страну любых трактатов «епископа Римского», как тогда называли папу, а также любых крестов, икон или четок, благословленных этим епископом. Умилостивив свой праведный грех, парламент присудил выдать королевской казне сто тысяч фунтов стерлингов.

Заговор против Елизаветы начал постепенно сходить на нет. Его зачинщик Ридольфи был большой любитель поговорить, который не всегда следил за словами; заговорщик из него вышел никудышный. Он доверил посыльному передать зашифрованные сообщения, но по прибытии в Дувр гонца арестовали и обыскали. Несчастный выдал и другие секреты, когда его посадили на дыбу в лондонском Тауэре. В результате подробности заговора вскоре дошли до Сесила. «На сей раз я приведен в полное замешательство, — писал он, — и не знаю, как избежать опасности». По свидетельству испанского посла, события настолько встревожили Сесила, что он собрался бежать из королевства; он настоятельно посоветовал жене собрать все свои драгоценности и приготовиться к отъезду в любой момент. Положению Сесила в совете, впрочем, ничто не угрожало, и в начале 1571 года ему пожаловали титул лорда Берли. Весьма скоро его назначили лордом-казначеем.

Мария отрицала любую причастность к заговору, однако она по меньшей мере участвовала в составлении плана, поставив подпись на письме с санкционированием вторжения. Знала ли она обо всех деталях сговора — неизвестно. Один из членов парламента отозвался о ней как о «безобразном гигантском драконе и исполинском чудище». После разоблачения комплота Елизавета отбросила все мысли о восстановлении Марии на шотландском престоле; судя по всему, она приняла решение, что королева Шотландии никогда более не обретет свободу. Герцог Норфолк находился в еще более жалком положении. Случайное обнаружение очередного зашифрованного послания стало для него роковым, когда досмотрщики нашли ключ к шифру, спрятанный между двумя черепицами на крыше Говард-Хаус. Они нашли письмо от Марии Стюарт среди личных вещей герцога. Ранней осенью 1571 года его вновь заключили в Тауэр. Берли отправил послание графу Шрусбери, опекуну Марии Стюарт, с отметкой «отправлено из королевского двора 5 сентября 1571 года, в 9 часов вечера»; вверху стояла знакомая надпись о срочности, «спешить, спешить что есть мочи, спешить, спешить, ради своей жизни, жизни, жизни». Мария намеревалась сбежать из тюрьмы и укрыться в Испании. Ее стражу было приказано удвоить.

В ходе допроса Норфолк отрицал, что знает Ридольфи, однако впоследствии сознался, что знаком с ним; затем герцог заявил, что флорентийский банкир завел разговор об измене, но он отказался даже слушать его. Один за другим обманы герцога Норфолка раскрылись. Графов Саутгемптона и Арундела арестовали вместе с лордами Кобэмом и Ламли и их вассалами. Берли очистил двор от католиков.

16 января 1572 года начался судебный процесс над герцогом Норфолком. Его обвинили в «умышлении на жизнь королевы». Он отверг обвинение, однако в XVI веке возможность дать отпор обвинению короны практически равнялась нулю. Норфолку отказали в праве на адвоката и отобрали все книги и бумаги. Из тюремной камеры в Тауэре он писал, что раздавлен «как мертвая муха» или «бродячая мертвая собака».

Норфолку вынесли обвинительный приговор, однако королева мешкала и не решалась привести его в исполнение. Дважды она подписывала приказ о казни, однако в последний момент передумывала. Не стоит забывать, что Норфолк был знатнейшим сановником Англии и к тому же близким родственником самой королевы. Она призналась Берли, что «задняя часть» ее мозга не доверяет «передней»; ее чувства, другими словами, заглушали голос разума. Терзания рассудка причинили ей такую боль, что она упала в обморок. Берли и Лестер ухаживали за больной королевой три ночи. Та же самая нерешительность и душевные смятения стали причиной фиаско переговоров о ее браке с герцогом Анжуйским.

В конечном итоге в начале лета она подписала третий приказ и после настойчивых убеждений своих советников решила не отзывать документ. Норфолк отправился на эшафот. Это было первое обезглавливание дворянина за все время правления Елизаветы. На месте заброшенного эшафота на Тауэр-Хилл, стоявшего долгие годы без дела, построили новый. Мария Стюарт, узнав о казни Норфолка, горько разрыдалась; говорили, что она была безутешна несколько дней. Однако королева Шотландии по-прежнему плела интриги, вынашивала заговор. Берли теперь решил сосредоточить внимание на пленной королеве. По его мнению, зло следовало уничтожить на корню.

Весь заговор был настолько неуклюже сработан, что некоторые историки решили, будто Ридольфи сам являлся двойным агентом, нанятым Берли для разоблачения Марии, Норфолка и других заговорщиков-католиков. Подобный сценарий представляется маловероятным, но в сущности правдоподобным. Ридольфи бежал из страны в Париж после ареста своего посыльного в Дувре и больше никогда не возвращался в Англию. Он умер в своем родном городе более чем сорок лет спустя.

В мае 1572 года, сразу после разоблачения заговора Ридольфи, собрался новый парламент. Палата общин возмущенно осуждала возможную причастность к нему Марии. Один из парламентариев предложил «отрубить ей голову и не раздувать более шумихи вокруг ее персоны»; с этим мнением согласилось большинство собравшихся. Другой член парламента, Томас Диггес, призывал «остерегаться того сладкого яда, что кроется под личиной сердечного сострадания». Берегитесь сострадания. Речь шла не о ее «частном деле», а о безопасности всего государства. Во время заседания объединенной комиссии с членами палаты лордов было решено, что Марию следует предать суду за измену. Конвокация высшего духовенства вынесла аналогичный вердикт, постановив, что «бывшая шотландская королева объединила все грехи распутных сыновей Давида — прелюбодейство, убийства, заговоры, измены и богохульство». Несмотря на это, Елизавете в своей речи — оставшейся незапротоколированной — удалось усмирить их кровожадный гнев.