Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

18 мая принцессу освободили из Тауэра и отправили в Вудсток, графство Окфордшир, под надзор сэра Генри Бедингфилда. Говорят, что одним из своих бриллиантов она процарапала на оконном стекле особняка следующие строки:

И она оставалась узницей. На холме, с которого открывался вид на поместье, расположился отряд солдат, и никто не мог попасть на территорию без разрешения сэра Бедингфилда.

20 июля Филипп высадился в Саутгемптоне. Ступив на английскую землю, он немедленно обнажил меч и нес его в руке; это посчитали дурным предзнаменованием. У себя на родине Филипп привык к солнцу, однако Англия встретила его грозовыми ливнями, которые длились несколько дней; многие из его свиты простудились. Через три дня после прибытия Филиппа встретили у входа в Винчестерский собор и провели в епископский дворец; сразу после ужина его приняла королева, и «каждый из них радостно улыбался другому, к великому удовлетворению и ликованию окружающих». Мария понимала испанскую речь на слух, но сама говорить не могла. В тот вечер перед собранием придворных Филипп говорил по-английски первый, и последний, раз. Филипп должен был сказать: «Доброй ночи, господа!» ( Good night, my lords all ), но смог из себя выдавить лишь: «Добры но» ( God ni hit ). Вероятнее всего, что между собой Мария и Филипп разговаривали по-французски. Королева не слишком впечатлила испанцев; по словам одного из них, Мария «оказалась значительно старше, чем нам давали понять»; она была небольшого роста, а ее стройность граничила с худобой. В свои двадцать семь Филипп был на одиннадцать лет младше.

25 июля они сочетались браком в Винчестерском соборе, и герольды объявили их королем и королевой Англии, Франции, Неаполя, Иерусалима и Ирландии. Отец пожаловал Филиппу неаполитанскую корону буквально за день до венчания, чтобы королева Англии не сомневалась, что выходит замуж за равного. В ходе торжественной мессы все обратили внимание, что взгляд королевы прикован к усыпанному драгоценными камнями распятию. На свадебном пиру, к неудовольствию испанской свиты, Марии подносили кушанья на золотых тарелках, тогда как Филиппу приходилось довольствоваться серебряными. Во дворцах Мария всегда останавливалась в покоях, предназначенных для короля, а Филипп — в комнатах королевы-супруги. Положение его выглядело довольно неоднозначно. Он не был коронован и не мог никому оказывать покровительство на английской территории; ему не позволялось назначать своих людей на какие-либо посты, а королева никогда не передавала ему своих полномочий.

18 августа королевская чета проехала по Лондону, сопровождаемая уважительным, хотя и несколько умеренным гулом ликования. В проповеди на Полс-Кросс Стивен Гардинер призвал горожан «вести себя достойно», чтобы Филипп «мог отныне оставаться с нами». Вскоре после этого по улицам города проехали двадцать возов с испанским золотом.

Однако все богатства мира не смогли бы унять страх и развеять подозрения горожан. Ходили слухи, что в страну вторгнется громадная испанская армия, а церкви захватят испанские монахи. Люди боялись, что Англия больше не будет независимым государством. Как отметил один хронист, «англичане столь дурны и столь мало боятся Бога, что обращаются с монахами поистине бессовестно, и те несчастные не решаются даже покинуть свои жилища… Толпа пыталась сорвать плащи со спины дона Педро и его племянника дона Антонио, спрашивая, зачем они носят кресты, и глумясь над ними». Религия вкупе с ненавистью к иностранцам образовали взрывоопасную смесь.

Испанцы, в свою очередь, относились к англичанам с презрением. Здесь будет уместно рассмотреть общее представление о нации, которую французский посол именовал не иначе как «этот мерзкий остров». Считалось, что женщины довольно красивы, а мужчины имеют приятную внешность и здоровый румянец. Язык англичан находили грубым, но чего еще можно ожидать от людей, живущих на краю света? По большому счету они просто варвары. Бранились англичане столь неистово, что поражали иностранцев; даже дети ругались последними словами. Свой излюбленный напиток, «двойное пиво», по крепости напоминавшее виски, люди потребляли в огромном количестве, после чего теряли человеческий облик. Возможно, именно пиво способствовало возникновению обильной отрыжки, ставшей для всех англичан того времени своеобразным видом спорта; каждый прием пищи завершался отрыжечным состязанием. Обедать садились в любое время с десяти часов утра до полудня, а ужинали обычно в шесть вечера.

И что же ели эти варвары? Испанская знать и сам Филипп были поражены разнообразием пищи. «Эти англичане строят дома из палок и глины, но питаются обыкновенно не хуже короля». В пищу употребляли огромные говяжьи голени, баранину и телятину, ягнятину и свинину; ели соленое мясо дикого кабана, бекон, пироги с фруктовой начинкой и всевозможное мясо птицы. Однако далеко не все могли позволить себе так питаться, и бедняки, вероятно, могли позволить себе лишь «белое мясо» молочного скота, такое как масло и сыр, а также фасоль, горох, лук и чеснок.

В описаниях испанских гостей их хозяева представали «белокожими, румяными и вздорными». То был жестокий мир, где каждый имел при себе оружие. Англичане отличались вспыльчивым нравом. Не годились ни на что, кроме как есть и пить; танцы их представляли собой сплошные «шаги и прискоки с самодовольным видом»; женщины «непрестанно злословили»; все они были настоящие разбойники. С местным населением испанские придворные вели себя «словно со зверьми, которых стараются не замечать». Драки и скандалы случались не только на улицах, но даже в залах Уайтхолла. В одном из таких уличных боев участвовало пятьсот англичан; в результате шестеро погибли, а еще три дюжины получили тяжелые ранения. Нередко происходили и более невинные случаи взаимного недопонимания. Когда королеву посетила герцогиня Альба, ни одна из них не хотела позволить другой занять более низкое место; затейливый обмен любезностями завершился тем, что обе сидели на полу.

Осенью того года казалось возможным и даже весьма вероятным, что вскоре должен созреть плод королевского брака. Королева решила, что зачала, и доктора поддержали ее в этом предположении. Если бы это действительно было правдой, то все текущие проблемы Марии, включая отношение народа к ее мужу, нашли бы свое решение. По всем церквям страны пели гимн «Тебя, Бога, хвалим» и возносили молитвы за благополучное появление на свет наследника престола. Конечно, некоторых перспектива прихода к власти очередного монарха-католика приводила в ужас. К воротам дворца Уайтхолл кто-то приколотил листок со следующими словами: «Неужели вы, благородные англичане, окажетесь такими глупцами, чтобы поверить, что наша королева носит в себе плод? И от кого могла бы она зачать, если не от макаки или пса?» Страна замерла в ожидании.