Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Мария принялась за руководство страной с энтузиазмом. Встав на рассвете, она молилась и слушала закрытую мессу; затем садилась за рабочий стол, где оставалась до часа или двух пополудни. Далее королева делала перерыв на легкий обед, после чего возвращалась к делам, не покидая рабочего стола до полуночи. Она писала письма; давала аудиенции подданным; совещалась с членами тайного совета. Тем не менее большинство было уверено, что ей необходим муж. Женщина на престоле казалась чем-то неестественным, отступлением от нормы, которое мог исправить лишь облеченный властью мужчина рядом.

Когда парламент собрался 5 октября в первый год правления Марии, вопрос замужества королевы был довольно актуален. И в палате лордов, и в палате общин подавляющее большинство выступало за ее брак с англичанином. На церемонии коронации четыре дня назад Мария предстала с распущенными волосами в знак своей девственности.

Обсуждались и более общие вопросы. Парламент принял билль, утверждавший действительность брака Генриха VIII с Екатериной Арагонской и узаконивший права Марии на престол. Был принят закон о закреплении религиозного устройства, существовавшего в последний год правления Генриха VIII, который отменял, таким образом, все реформы Эдуарда. Принятие решения по этому вопросу затянулось на целых четыре дня, но в итоге закон утвердили 270 голосами против восьмидесяти. Итак, значительное меньшинство поддерживало реформы Эдуарда. Однако члены парламента дали понять, что есть два вопроса, по которым они единодушны. Возврата церковного имущества и восстановления власти папы римского не будет.

Через месяц спикер палаты общин предстал перед королевой и членами тайного совета. Он передал Марии петицию по вопросу ее замужества, а затем произнес долгую и многословную речь, в которой призвал королеву избрать в качестве супруга кого-то из своих подданных. Было бы неуместно останавливать свой выбор на ком-то из-за границы, поскольку у иностранного принца будут иные интересы и приоритеты. Вскочив на ноги, в поспешном и явно не подготовленном заранее ответе королева заявила: «Если вы, наша палата общин, против нашей воли изберете нам супруга, который будет нам не по нраву, это может повлечь за собой неудобные последствия в виде нашей кончины; заключив брак не по любви, мы сойдем в могилу в течение трех месяцев…»

Однако в вопрос выбора супруга уже были вовлечены другие стороны. Всего через девять дней после провозглашения Марии королевой Англии испанский посол задал ей вопрос о браке. В ответ Мария сообщила о своей готовности последовать совету двоюродного брата, Карла V, а это фактически означало, что она способна не колеблясь соединить себя узами брака с членом испанской королевской семьи, к которой и так принадлежала. Мария и в самом деле была наполовину испанкой. Наиболее подходящим кандидатом неминуемо становился Филипп, старший сын короля [53] Будущий Филипп II, король Испании с 1556 по 1598 г. Еще ранее, с 1554 г. — король Неаполя и Сицилии, а с 1580 г. — король Португалии. . Именно этого страшились палаты лордов и общин.

Осенью 1553 года, пока в парламенте шло заседание, Мария призвала испанского посла в свою личную часовню — это было убежище королевы, где она хранила Святые Дары, — и поведала послу, как «непрестанно плакала, моля Господа дать ей ответ на вопрос о замужестве». Встав на колени, Мария начала читать один из григорианских хоралов «Прииди, Дух животворящий». Очевидно, тогда она и решила выйти замуж за Филиппа. Такой выбор был в некотором роде естественным. Как могла королева Англии взять в супруги одного из своих подданных?

Тем временем появился один возможный английский кандидат. Эдуард Кортни, правнук Эдуарда IV и наследник династии Йорков, который последние пятнадцать лет провел в тюрьме по сфабрикованному обвинению в государственной измене; текшая в его жилах кровь Плантагенетов всегда представляла угрозу для династии Тюдоров. Хотя Мария и освободила узника, считая это делом чести, в ее намерения не входило выходить за него замуж. «Я никогда и ни за что не стану его женой, — заявила она членам тайного совета, — это я вам обещаю, а я человек слова. Что говорю — обязательно исполняю». Эдуард Кортни оказался королеве не по вкусу. Долгое заключение сделало его слабым и бездеятельным. Взоры Марии окончательно обратились в сторону Испании.

Однажды вечером испанский посол был принят при дворе; кланяясь королеве, он прошептал ей на ухо, что у него есть для нее документ от императора Священной Римской империи. Он тут же передал ей письмо, которое Мария немедленно спрятала. На следующий вечер посол прибыл во дворец на барже с официальным предложением для Марии сочетаться браком с Филиппом. Несколько дней спустя, когда королева со свитой направлялась в часовню на вечернюю службу, кто-то из придворных крикнул «Измена!», подняв общую тревогу. Мария осталась невозмутима, тогда как ее младшую сестру охватили страх и дрожь.

За развитием ситуации с замужеством сестры принцесса Елизавета в основном наблюдала со стороны. Хотя она и последовала за Марией, когда та триумфально въезжала в Лондон, это было скорее способом показать их взаимное согласие и оспорить права соперников на престол, поскольку кроме этого сестер ничего не объединяло. Елизавету негласно ассоциировали с протестантским влиянием, и вскоре она попала под подозрение как протестантка. Как сообщал французский посол, «Елизавета не посещает мессы и не сопровождает свою сестру в часовню». Считалось, что она горда и вспыльчива, как и многие другие члены ее семьи. Императорский посол, еще один проводник новостей и слухов, решил, что «принцессу Елизавету следует опасаться; она обладает особыми чарами».

Однако Елизавета знала, когда проявить гибкость. Услышав, что ее отказ посещать мессу расценивается как мятеж, она упала на колени перед королевой, умоляя наставить ее в католической вере. Тем не менее искренность Елизаветы вызывала сомнения; говорили, что она только и ждет случая, чтобы связаться с еретиками. Во время посещения своей первой мессы осенью того года по дороге в часовню Елизавета жаловалась на мучительную боль в животе, «напуская на себя страдальческий вид». Она не пользовалась великолепными четками, подаренными сестрой. Мария дала понять, что не хочет перехода престола к Елизавете, но в таком случае ее единственным выходом было произвести на свет собственных детей. Королеве уже исполнилось тридцать семь; худая и тонкогубая, она отличалась пристальным, властным взглядом; на стороне двадцатилетней Елизаветы были молодость и красота. Она могла представлять угрозу.

Угроза эта проявилась в форме восстания в начале 1554 года. Когда в январе в столицу прибыли испанские послы, чтобы скрепить печатью условия брачного договора Марии и Филиппа, лондонцы «были далеки от ликования и горестно повесили головы». Школьники забросали испанскую делегацию снежками. Условия договора объявили 14 января, и, хотя они ограничивали роль Филиппа в определении английской политики, по сообщению одного хрониста, «всякий пребывал в замешательстве, ежедневно ожидая худшего». В стране назревал не только религиозный, но и политический конфликт. К концу 1553 года причащение и другие католические обряды были объявлены единственной законной формой религиозного поклонения. В декабре, перед закрытием парламентских слушаний, в окно королевских покоев забросили мертвую собаку; на голове у нее была выбрита тонзура, как у монаха. В другой раз на Фрайдей-стрит обнаружили повешенную кошку, одетую наподобие католического священника; между лапок у нее был зажат кусок хлеба, напоминавший причастную гостию.