Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

Пока радикальные проповедники продолжали вести кампанию против Марии со своих кафедр, Уильям Сесил вместе с группой сторонников занялся организацией государственного переворота. В это время все они находились в Тауэре рядом с самой королевой Джейн, под надзором преданного герцогу Нортумберленду гарнизона. В среду 19 июля, когда войска герцога открыто восстали против него, советникам удалось покинуть Тауэр и собраться в замке Бейнардс, расположенном на северном берегу Темзы, примерно на 1,2 километра выше Лондонского моста.

К группе присоединился лорд-мэр, олдермены и другие видные горожане. Граф Арундел заговорил первым. Если они продолжат поддерживать леди Джейн Грей, гражданская война будет неизбежна, с большой вероятностью иностранного вмешательства. Сложно представить судьбу печальнее этой для Англии и ее народа. Затем поднялся граф Пембрук и, вынув меч из ножен, объявил: «Или мне суждено погибнуть, или этот клинок возведет на престол леди Марию». Ни одного голоса не прозвучало в поддержку герцога Нортумберленда или леди Джейн. После этого отряд из ста пятидесяти человек отправился в Тауэр, где потребовал ключи именем королевы Марии. Отец леди Джейн понял, что пришел конец; бросившись в спальню дочери, он сорвал с постели, на которой она сидела, королевский балдахин. Правление ее продлилось всего девять дней.

Затем лорды тайного совета проследовали на перекресток в Чипсайде, где должным образом объявили Марию королевой Англии. В толпе собравшихся кричали «Боже, храни королеву!», а граф Пембрук бросил свой кошелек и расшитую шляпу в самую гущу людей. В соборе Святого Павла забили в колокола, к их звону присоединились все прочие колокольни города. Затем процессия лордов направилась в собор, где впервые за почти семь лет хор исполнил хвалебный гимн, известный под названием «Тебя, Бога, хвалим». На всех крупных перекрестках подмастерья собирали хворост, чтобы жечь костры. В тот вечер члены тайного совета отправили письмо герцогу Нортумберленду, прося его сложить оружие.

Герцог, едва ли не заточенный в Кембридже, сам поспешил явиться на базарную площадь. Он объявил рассерженной толпе, что, провозгласив королевой Джейн и выступая против Марии, следовал приказаниям тайного совета; теперь же, когда советники поменяли свое мнение, он готов сделать то же самое. И, бросив в воздух шляпу, он воскликнул: «Боже, храни королеву Марию!» Герцог сказал одному из своих коллег, что Мария — милосердная женщина и объявит общее помилование. На что получил такой ответ: «На тех, кто сейчас у власти, надеяться нельзя».

Граф Арундел приехал в Кембридж с приказанием арестовать герцога.

— Повинуюсь, милорд, — сказал Нортумберленд, — но прошу вас меня пощадить, зная мое положение.

— Милорд, вам следовало просить о пощаде раньше. Я должен выполнить данный мне приказ.

3 августа в семь часов утра королева Мария с триумфом въехала в столицу в сопровождении свиты из пятисот слуг; конь ее был покрыт золотой попоной, а платье из пурпурного бархата расшито золотом. На шее королевы блистала золотая цепь, усыпанная драгоценными камнями, равно как и ее головной убор. В Олдгейте Марию приветствовали видные государственные мужи, а затем процессия проследовала сквозь ликующую толпу к лондонскому Тауэру. Там в ожидании возможности приветствовать ее стояли коленопреклоненные пленники старого режима; среди них были герцог Норфолк и епископы-консерваторы. Мария подняла их с колен и поцеловала каждого в щеку. «Вы — мои пленники!» — воскликнула она, прежде чем возвратить им свободу. Загремели пушечные залпы, «точно раскаты грома, подобные землетрясению».

Не прошло и трех недель, как герцога Нортумберленда возвели на эшафот на Тауэр-Хилл. Перед толпой собравшихся он признался, что «жил неправедно и творил зло во все дни моей жизни». Далее, вероятно к изумлению наблюдателей, он обвинил радикальных проповедников, которые заставили его отвернуться от истинной веры. «Молю всех вас, — заявил он, — поверить, что я умираю католиком». За день до этого он посетил мессу в часовне Святого Петра в Оковах в Тауэре. Говорили, что герцог обратился в католичество в отчаянной попытке избежать смерти или, возможно, спасти свою семью от дальнейших преследований. Однако его возврат к старой вере вполне мог быть искренним.

Перед самым концом герцог Нортумберленд прочел 129-й псалом De Profundis [52] «Из глубин». Начало покаянного псалма (отходной молитвы), читаемого над умирающим. . По обычаю палач попросил у своей жертвы прощения; он был одет в белый передник, словно мясник. «Я заслужил тысячу смертей», — возразил герцог. Начертив на покрытом опилками помосте крестное знамение, он склонил голову на плаху. Одного взмаха топора оказалось достаточно. Кровь, пролившуюся сквозь щели в полу эшафота, вытерли какие-то дети.

Посол Священной Римской империи объявил, что триумфальное возвращение Марией своей короны — чудо Господне и проявление Божьей воли. Новая королева и сама считала свое восхождение на престол результатом Божественного Промысла. Ее судьба и долг — вернуть свою страну в лоно старой веры. Можно еще сказать, что с мирской точки зрения установившийся режим был свергнут вследствие народного восстания. Помимо этого, Мария взошла на престол во многом благодаря верности дворян-католиков; ни один лорд, открыто придерживавшийся протестантской веры, ее не поддержал. Услышав о том, что в Лондоне ее провозгласили королевой, она приказала вернуть распятие в свою часовню во Фрамлингеме.

Когда Мария впервые въезжала в столицу после воцарения, жители многих домов в знак перемен поставили у окон изображения Девы Марии и святых. Вести о ее вступлении на престол дошли до прихожан Эксетерского собора, которые собрались послушать проповедь реформатора Майлза Ковердейла; пока сообщение шепотом передавалось из уст в уста, многие стали вставать и уходить. Лишь немногие «благочестивые» прихожане остались. По всей стране стали служить мессу на латыни. Без каких-либо указов или прокламаций в церкви стали возвращать образа и алтари старой веры. Вновь установили распятия, на свои места вернули статуи Девы Марии и святых. Когда в Кенте какой-то судья попытался наказать священников за проведение мессы, он сам попал под стражу. В любом случае в королевской часовне в Уайтхолле теперь служили шесть-семь месс ежедневно. Месса снова стала фундаментом истинной веры.

Один вопрос, однако, вызывал у Марии сомнения, а именно похороны брата. Ей не хотелось прибегать к практике захоронения, которую использовали реформаторы. По ее словам, она просто не могла «допустить, чтобы ее брата предали земле, точно бродячего пса». Ей советовали, что короля-еретика лучше и похоронить как еретика, избежав таким образом общественного резонанса. Мария пошла на компромисс. Она с неохотой согласилась, чтобы Эдварда похоронили по обряду, которому он сам отдавал предпочтение при жизни, но постаралась обеспечить спасение его души и сохранить верность собственным принципам, договорившись о проведении католической мессы по усопшему накануне похорон, а также об исполнении реквиема несколько дней спустя.