Питер Акройд - Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I

18 августа 1553 года Мария издала Прокламацию о религии, в которой запретила использование таких оскорбительных слов, как «папист». Она приказала, чтобы никто «не смел более под предлогом проповедей или занятий, будь то в церкви, публично или тайно, толковать Священное Писание или учить о религии, кроме как в школах при университете». Другими словами, Мария запретила проповедовать все радикальные и реформаторские учения. Утверждая, что не намерена никого принуждать, она, однако, делала одну зловещую оговорку — «до тех пор, пока с общего согласия не будут сделаны дальнейшие распоряжения».

Все же в некоторых кругах сопротивление возврату к старой мере могло быть поистине яростным. Некоторые проповедники, признанные в своем кругу благочестивыми, провозгласили истинной доктрину времен правления короля Эдуарда. Как и всегда, Лондон был центром религиозного радикализма. Когда один католический священник читал проповедь на Полс-Кросс, в толпе отовсюду стали раздаваться крики «Лжешь!» и «Прочь отсюда! Гоните его!». Затем в направлении кафедры полетел кинжал, и священнику пришлось поспешно ретироваться через расположенное неподалеку здание школы. Однако теперь европейские реформаторы, сделавшие столицу Англии своим домом, стали в спешном порядке возвращаться в Цюрих, Женеву или Страсбург. Колония валлонских ткачей, поселившаяся в Гластонбери, с радостью вернулась домой.

Были и другие случаи сопротивления. В Суффолке во время католической мессы подожгли церковь. Радикал по имени Томас Флауэр в ходе причастия выхватил из-за пояса деревянный нож и несколько раз ударил им проводившего церемонию священника. Вскоре реформаторам пришлось встречаться тайно; под покровом ночи они уходили в поля или на стоявшие у берега Темзы корабли. Епископ Лондонский Эдмунд Боннер был полон решимости уничтожить еретиков. «Да-да, — говорил он одному из них, — у вас целое братство, но я сокрушу его, уверяю вас». При герцоге Нортумберленде тайный совет приговорил епископа к пожизненному заключению в тюрьме Маршалси; вскоре он получил известность под прозвищем Кровавый Боннер за целенаправленную политику преследования реформаторов.

Еще один восстановленный на своем посту епископ, Стивен Гардинер, едва успел выйти из Тауэра, как столкнулся с еретиком. «Милорд, — сказал ему тот, — я не еретик, ибо то, что вы считаете ересью, есть наше служение Живому Богу».

«Боже милостивый! — заорал епископ. — Разве не говорил я вам, милорд заместитель, как узнать еретика? Они носятся со своим „Живым Богом“ так, словно есть Бог мертвый. Эти еретики только и знают, что твердить „Господь живет, Живой Бог правит, Господь Бог“ и ничего кроме „Бога“». В этот момент он снял шляпу и принялся лихорадочно тереть «переднюю часть головы, где один непокорный локон все время стоял дыбом». Последнее, что произнес епископ: «Уведите его! Это самый упрямый подлец, которого мне когда-либо доводилось встречать». С другим радикальным проповедником он расправился со словами: «Тащите этого взбесившегося шута прямиком в тюрьму». Архидиакон Вестминстера отличался не менее пылким нравом; споря с последователем арианства, в котором Сын Божий считается ниже Бога Отца, он плюнул узнику в лицо. Если слово «католик» в годы правления королевы Марии стало звучать как символ победы, то «протестант», напротив, превратилось в бранное слово.

Измерить истинную глубину веры английского народа не представляется возможным. Очевидно, что новой вере было действительно преданно лишь меньшинство, и не так много людей полностью придерживались католичества. Новое направление религиозной политики, удар по обрядам старой веры и опустошение церквей неизбежно должны были губительно сказаться на религиозности народа. Связь со священным стала слабее. В таком случае можно сказать, что произошел переход не от католичества к протестантизму (или наоборот), а скорее от пылкой, инстинктивной набожности Средневековья к мягкому приспособленчеству или вовсе безразличию. Это вполне бы соответствовало Реформации, сконцентрированной не столько на провозглашении новой веры и принципов, сколько на перераспределении власти и богатства. Привычка и обычай, а не вера и благочестие стали основными факторами английской религии.

Не считая несчастной Джейн Грей, Мария стала первой женщиной, которую провозгласили правящей королевой Англии. Ее единственная возможная предшественница Матильда не была коронована и носила титул «повелительница», или «госпожа» (domina). Однако в роду Марии существовал один прецедент: ее бабка Изабелла была королевой Кастилии и имела великое множество придворных. Екатерина Арагонская также, несомненно, обсуждала со своей дочерью все ритуалы и великолепие, связанные с положением правящей королевы. Прабабка Марии Маргарет Бофорт обладала огромной властью, будучи «серым кардиналом» у своего сына Генриха VII. А ее двоюродная сестра Маргарет последние двадцать лет управляла Фландрией в качестве королевы-регентши. С самого детства ее готовили к роли королевы; никто из подданных не мог поцеловать девочку — только ее руку, а на официальных мероприятиях окружающие преклоняли колени. Однако во Фландрии существовала традиция вступления женщин на престол, на которую Маргарет могла опираться.

Хотя первыми советниками Марии стали члены ее семьи, она все же не могла полностью обойтись без советников предыдущего режима: лишь они обладали достаточными знаниями и навыками для поддержания государственного строя. За два дня до коронации Мария вызвала их к себе. Когда они собрались, королева упала на колени и обратилась к ним с речью об обязанностях, возложенных на нее как на монарха Господом. «Все свои дела и себя саму я вверяю вам и заклинаю вас выполнять свой долг согласно данным вами клятвам». По свидетельству испанского посла, который стал главным доверенным лицом королевы, ее речь так глубоко растрогала советников, что они не знали, как отвечать. Однако ее шаг был хорошо продуман. Мария знала, что в прошлом многие из них относились к ней враждебно и подписали документ, лишавший ее прав на престол, поэтому она им не доверяла. Королева заявила послу, что «использует лицемерие советников себе во благо так, чтобы их согласие не позволило им строить против нее козни».

Состоявший из пятидесяти членов тайный совет королевы Марии вышел довольно громоздким и трудноуправляемым. Саму королеву приводили в ярость раздоры между советниками: они непрестанно «пререкались и меняли свое мнение», обвиняя друг друга и оправдывая себя. Одни хранили ей верность с самого начала, другие до последней минуты вели себя вероломно. Одни были консервативными епископами, которых недавно выпустили из тюрьмы; другие — крупными магнатами, которые нажились на конфискации монастырских земель. Позднее королева жаловалась, что больше всего времени потратила на споры с ними. Однако вскоре из числа советников образовался узкий круг, куда вошли шесть-семь человек. Наиболее значимый из них — старый епископ Винчестерский Стивен Гардинер. Он был выпущен из Тауэра и назначен лорд-канцлером. Большинство других являлись профессиональными управленцами, которые служили при прежнем короле.