Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

От так называемой Шелудивой горы до речки Ессентуки, впадающей в Подкумок, дорога пошла открытой долиной, затем берегом Подкумка, то поднимаясь, то опускаясь к самой воде. Места здесь были живописные, но безлюдные. Аулы разорены, жители ушли в горы. «Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои — излишними. Должно надеяться, что эта завоёванная страна, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персианами безопасною торговлею». Пушкин, как и его друзья — декабристы, как и Раевские, считал, что присоединение Кавказа необходимо России для безопасности её границ, для торговли; что маленькие горские народы не смогут сохранить самостоятельность, окажутся во власти Турции или Персии и тогда в этом крае никогда не наступит мир.

Вёрст за пять до места переправились вброд через Подкумок, и вскоре глазам путешественников открылась «счастливая долина Кисловодская».

В самом начале века здесь, в зелёной долине, между гор возведена была русская крепость, обнесённая земляным валом и окружённая рвом. Под защитой крепости с гарнизоном, пушками, кавалерийским резервом и казачьими пикетами вырос небольшой посёлок, состоящий из глинобитных лачужек отставных и женатых солдат. Умеренный климат, горный воздух, а главное, целебные свойства Богатырской воды — нарзана привлекли сюда первых паломников из глубины России. С каждым годом их число увеличивалось. Подле солдатских лачужек появились приглядные домики, построенные предприимчивыми людьми специально для сдачи внаём. Один купец из Астрахани умудрился привезти в Кисловодск семь готовых деревянных домов, рассчитывая получить с них большой доход. И всё же домов не хватало. Их снимали богачи. Остальные же, как и в Горячеводске, жили в калмыцких кибитках, палатках, а то и в собственных экипажах.

К 1820 году Кисловодскую долину уже несколько благоустроили. Источник нарзана — Кислый колодец — заключили в овальный бассейн. Для прогулок «водопиец» по берегу узкой речки Хозады проложили бульвар, обсаженный липками. Через речку перекинули мостики. В двух домиках поместили нарзанные ванны: в одном для мужчин, в другом для дам.

Пушкин и здесь лечился водами. «…Воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем, купался в тёплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных». В «кислых холодных» Пушкин купался в Кисловодске, пил он и нарзан.

Так писал доктор Рудыковский. Он грешил и прозой и стихами. Прочитав его вирши, Пушкин советовал ему:

В Кисловодске Пушкин с любопытством наблюдал «водное общество». Здесь не встречал, как в Горячеводске, увечных на костылях, скованных ревматизмом, «расслабленных» на носилках. Сюда приезжали «укрепляться» после горячих и железных ванн, а то и просто жуировать — пожить приятно и весело.

Грузины, армяне, русские, военные, штатские, дамы в модных нарядах, девицы с мамашами, ищущими для них женихов, скучающие франты… Они толпились у Кислого колодца, располагались на скамейках вблизи него, прогуливались по бульвару, стараясь перещеголять друг друга в роскоши. Зачерпывали нарзан стаканами на шнурке — хрустальными с позолотой, серебряными, а то и золотыми.

В Кисловодске пробыли чуть меньше недели и вернулись в Константиногорск, чтобы отсюда пуститься в путешествие в Крым. Там, в Гурзуфе, уже ждали генерала Раевского его жена и две старшие дочери.

Выехали 5 августа, оставив на водах Александра Раевского.

Пушкин покидал Кавказ, романтический край, побудивший его юную музу принять новое обличье.

Расставаясь с Кавказом, Пушкин увозил с собой незабываемые впечатления, всё то, что вскоре с такой поэзией и верностью изобразил он в поэме «Кавказский пленник».

Путь в Крым лежал через Ставрополь, Владимирский редут, почтовую станцию при речке Безымянной, Прочный окоп и дальше правым берегом реки Кубани через небольшие крепости и сторожевые станицы линейных и черноморских казаков.

За Кубанью простирались земли непокорённых черкесских племён. Край был во власти партизанской войны.

Чтобы обезопасить проезжающих от неожиданного нападения, главнокомандующий в Грузии генерал Ермолов приказал сжечь прибрежный камыш вдоль всей дороги.

Узнав о путешествии Раевского, Ермолов разослал приказ местным начальникам выделить в конвой для охраны генерала, «знаменитого заслугами своими», достаточное количество казаков, а в наиболее опасных местах и пехоту с артиллерией.

Кубанские станицы с каменными церквами, тёплые лунные ночи, тихая река… И везде тревожно, всё насторожено. Ночью выйдешь за околицу: «Кто идёт? Кто идёт? Кто идёт? Убью!»

Это дозорные. И казаки, что спят по избам, держат в головах заряженные ружья. И в поле работают тоже с ружьями.

«Видел я берега Кубани и сторожевые станицы — любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажжённым фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какого-нибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению», — рассказывал Пушкин брату.

Опасность торопила.

Петербургский чиновник и третьестепенный литератор Гераков, ехавший одновременно с Пушкиным этим же путём, рассказывал, как они мчались от станицы Ивановской до Копыла: «Утро было свежее… Первые двенадцать вёрст мы проехали с быстротою молнии, менее нежели в полчаса, а 28 других в час, до Копыла, лежащего при речке Протоке. Здесь опасность заставляет так скоро ездить. Тут на пароме живо перевезли наши экипажи, а нас ещё живее на лодке; с такою же скоростию ехали мы до Петровского кордона на речке Калуи — 25 вёрст; до Андреевского кордона на речке Курке 25 вёрст; до Темрюка 25 вёрст; казаки переменялись на каждом кордоне».