Сергей Голицын - Солнечная палитра

— Творение Василия увидит широкая публика. Как она его встретит? Столько лет мы ждали этого дня!

О! И мать, и жена, и сестра не сомневались в блистательном успехе, хотя понимали, что найдутся и недоброжелатели.

Наталья Васильевна больше не могла усидеть в Москве и помчалась в Петербург.

— Почему Вася так подробно писал о картинах петербуржцев, но до сих пор ни словом не обмолвился о москвичах? — с беспокойством спрашивала Мария Алексеевна Лилю. — Что же привезли московские художники?

Только в одном из своих писем Василий Дмитриевич после горьких жалоб на цензуру обронил случайную фразу: «О суриковской картине, говорят, и разговору не было, сразу пропустили».

— А что это за суриковская картина? Что повез в Петербург Василий Иванович? — в тревоге допытывалась мать.

— Не знаю, и, кажется, никто не знает, — пожимала плечами Лиля.

На XV выставке передвижников зрители увидели две картины огромных размеров. Это были «Христос и грешница» Поленова и «Боярыня Морозова» Сурикова.

Казалось, оба полотна были близки по сюжету — женщина и толпа. Но трудно найти два столь различных по духу, по манере письма, по идее произведения.

Одно глубоко трагично — женщина неизбежно погибнет. В другой картине сияла надежда — женщина спасется.

У Сурикова каждый образ впечатлял. Зритель накрепко запоминал всех действующих лиц, даже второстепенных, вроде татарина справа или мальчишек на заборе. Про каждое лицо на картине зритель мог бы рассказать — каков у него характер, как оно относится к событиям, бушевавшим перед ним. Суриков не показал ни одного равнодушного, пассивного человека.

Морозова ехала на смерть, ее лицо, ее поднятая в крестном знамении рука ошеломляли зрителя. Суриков изобразил действительность такой, какая она была в XVII веке, — страшную, жестокую, беспощадную.

Была ли картина красива? Зритель даже не задавал себе такого вопроса. Краски картины не отвлекали его от взволнованных мыслей. Он не думал об их сочетании, о цвете снега на переднем плане, о церквах в снежной дымке сзади толпы. Он видел и переживал вместе с действующими лицами, вместе с художником титаническую, как в трагедиях Шекспира, борьбу.

Зритель не замечал многих отступлений художника от привычных канонов: например, если боярышня в синей шубке захотела бы выпрямиться, она достала бы чуть ли не до колокольни, сани ехали прямо на толпу, а композиция на первый взгляд казалась сумбурной, беспорядочной, «не по правилам»; получилась какая-то каша из человеческих лиц. И не все костюмы соответствовали XVII веку.

Зритель чувствовал: все свое вдохновение, всю свою любовь художника вложил Суриков в эту картину.

А «Христос и грешница»?

Поленов положил в основу своей картины известный евангельский рассказ: Христос сидел со своими учениками у подножия храма; толпа привела к нему молодую женщину-грешницу. Ему задали вопрос: что с ней делать — простить или казнить? И Христос ответил: «Кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень». Никто не решился так поступить. Все в смущении разошлись.

На картине был изображен тот момент, когда толпа только что привела грешницу, беззащитную женщину, и те, кто стоял в первых рядах, собирались задать Христу свой коварный вопрос.

Зритель, восхищенный поленовской картиной, восклицал: «Какое мастерство! Какая красота!» Но сердце зрителя билось спокойно, и только его глаза разбегались при виде блеска и разнообразия красок, разлитых по холсту.

Всю жизнь Поленов утверждал: красота в творениях искусства способствует смягчению нравов, облагораживает душу и поэтому приносит великую пользу народу.

Как же воспримут зрители те его высокогуманные идеи, которые он вложил в свое создание?

В дни выставки Василий Дмитриевич нередко по многу часов проводил у своей картины, наблюдая, кто к ней подходит, как смотрит, что говорит.

Внешне казалось — он может торжествовать: толпы осаждали «Грешницу». Сам царь купил картину за тридцать тысяч рублей, тогда как Третьяков приобрел «Боярыню Морозову» за пятнадцать тысяч.

Знакомые, родные, друзья подходили к Василию Дмитриевичу, поздравляли его с беспримерным успехом, в разных хвалебных выражениях превозносили картину.

«Мне-то они все хвалят», — думал он.

Два выдающихся писателя — Гаршин и Короленко написали в газетах доброжелательные рецензии о «Грешнице», убеждая ценить в ней прежде всего красоту и поэзию. Во многих других газетах были напечатаны восторженные статьи.

Третьяков в своем письме Василию Дмитриевичу назвал картину «самой замечательной» и настоятельно уговаривал его продать только ему и очень сожалел, что опоздал.

Были, правда, зрители, которые раздраженно шипели об оскорблении чувств верующих. Такие возмущенные возгласы не удивляли Василия Дмитриевича. Он был готов к ним.

Репин, увидев «Грешницу», похвалил пейзаж и произнес несколько восторженных фраз. Но чуткий Василий Дмитриевич с болью в сердце ощутил неискренность в похвалах друга.

Чистяков упомянул что-то о чересчур лиловатых тонах и отошел прочь: видно, ему не хотелось говорить.

Крамской, когда-то резко упрекавший Поленова за его колебания, теперь, в дни выставки, был тяжко, смертельно болен. Если бы довелось ему увидеть «Грешницу», он, очевидно, откровенно сказал бы: «Вы талантливы, вы многое знаете и умеете, но ваша картина холодна и нет в ней души».

Сам создатель картины порой всматривался в свое детище. Теперь, когда картина была на выставке, он попытался судить о ней как бы со стороны, как о творении другого.

Он знал, что с точки зрения анатомии, все человеческие фигуры были написаны мастерски, и особенно гордился всадником на ослике, ехавшим прямо на зрителя.

Композиция картины также была безупречна: все продумано до мелочей, все умело расставлено по своим местам — фигуры людей, тонкие кипарисы, постройки храма…

А какие краски переливались — светлые, лучезарные, солнечные! Василий Дмитриевич сам любовался ими. Разноцветные драпировки одежд, игра светотеней, радужные блики — все сияло волшебной, покоряющей красотой.

И, однако, художник со страхом начал замечать, что многие зрители прежде всего поражаются огромностью картины; они обращают внимание на лицо Христа, на лицо грешницы и только мельком скользят безучастным взглядом по лицам учеников, сидящих слева. И любуются они исторически достоверной архитектурой храма, синими воздушными далями, всем подлинно палестинским солнечным пейзажем непревзойденной красоты.