Линн Понтон - Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

Даниэль еще дружил с ними, но больше не воспринимал то, о чем они разговаривали так серьезно. Байки про пенисы длиной в 25 сантиметров теперь казались ему подозрительными: «Если у них когда-нибудь и были такие, то они, вероятно, потеряли их в пылесосах».

Оставив позади эти сказки и советы приятелей, Даниэль начал, как я заметила, поиски своей собственной сексуальности. Он не стал искать девочку, «чтобы делать это с ней». Он продолжал мастурбации (уже без домашнего инвентаря), смотрел видеофильмы и применял свой любопытствующий разум для чтения всего, что попадало в руки. К его удивлению, обширные поиски принесли совсем мало информации о сексе и сексуальности и еще меньше — о мастурбации.

— Не удивительно, что дети вроде меня отчаиваются в поисках информации, — сказал он мне однажды. — Это похоже на заговор молчания. Ведь «соблюдать личную тайну» не означает «ничего не давать» или означает?

Я согласилась, что мастурбация является «частным делом», о котором, к сожалению, можно получить не так много информации. Даниэль уже обнаружил, где сравнительно часто показывали мастурбацию: «отвратительные комиксы» и мультфильмы, изображающие, как правило, мужчин, а иногда и мальчиков мастурбирующими. С одной стороны, комиксы помогли Даниэлю, позволили ему узнать, что другие парни делают это. Но в свои тринадцать лет он уже понимал, что в этот процесс вовлекается нечто большее, чем хрюкающие парни и вставшие фаллосы. Постепенно он стал делиться со мной фрагментами историй, которые рассказывал себе во время мастурбации и в которых я признала часть его фантазий. Первый раз Даниэль упомянул о «дрочильных историях», как он их называл, после рассказа о происшествии с пылесосом. Когда его мать открыла дверь, он не только остолбенел, но и забыл свою «историю». «Ее задвинуло в мои мозги так глубоко, что я никогда не вспомню ее, — сказал он. — Она ушла навсегда, и все, что осталось, это действительно громкий звук пылесоса и выражение лица моей матери». Я отметила про себя, что оба эти элемента останутся в памяти на всю жизнь, почти так же, как найденные им неприличные комиксы или рассказы тринадцатилетних мальчиков о пенисе длиной 25 сантиметров.

— Я знаю, что она должна была открыть эту дверь, в том-то и дело. Она сказала, что постучалась, но я не услышал. В истории, которую я воображал, не было ничего особенного. У меня был гигантский пенис, и целая компания людей следила за мной. — он посмотрел на меня и добавил: — Ну, что-то похожее на это, а не на самом деле.

Я некорректно предположила, что под всеми следящими за ним и вторгающимися в его личную жизнь он подразумевал доктора Грина, свою мать и меня.

— Почему «не на самом деле»? — спросила я.

— Знаете, в моей истории люди, следящие за мной, — это другие дети, и они вроде очарованы или, знаете ли, что-то еще насчет моего пениса. Так что это не похоже на то, что вы сказали. Я знаю, что называл вас «извращенкой». Возможно, вы считаете историю очаровательной, но я не думаю, что вы очарованы ею, и точно знаю, что моя мама и доктор Грин не думают о ней так.

— Но у тебя были какие-то сомнения насчет меня?

— Да, я думаю, что любой психиатр извращенец. Не обижайтесь.

— Какие теперь у тебя ощущения относительно всего этого?

— Лучше. Я больше не чувствую себя извращенцем. Я хочу сказать, я вроде интересуюсь сексом, но кто не интересуется? И я сделал глупо, выслушав этих парней. Действительно глупо.

Мне казалось, что, пока мы рассматривали эту щекотливую и даже постыдную часть его жизни, Даниэль должен был все время видеть во мне извращенку. Он внимательно проверял мои реакции на то, что называл меня извращенкой. Смущало ли меня это? Была ли я также возбуждена нашими разговорами? Думала ли я, что он странный? Извращенец или даже хуже? Наблюдая за моими чувствами и реакциями, Даниэль старался понять свои собственные. В конце концов для 13-летнего мальчика на карте жизни еще остается множество белых пятен. Я знала, что для него важна моя реакция. Ему надо было знать, хорошо ли быть отчасти «извращенцем»? Все ли таковы?

Даниэль начал делиться со мной теми своими фантазиями, с которыми совмещал прикосновения к пенису. Это важный процесс развития сексуальности многих подростков. Он был любопытен и прибегал к экспериментам. Даниэль пытался мастурбировать перед зеркалом, а также во время телефонных разговоров с другими членами «клуба валетов». Он понял, что «истории», которые он рассказывает себе, являются такой же важной частью этих действий, как касание пениса.

Наконец через несколько недель Даниэль решился подробнее рассказать мне о фантазии, которая у него была в тот день, когда случилась история с пылесосом. О фантазии, оттесненной в память так глубоко, что он считал ее забытой навсегда, но, как ни странно, про-должал думать о ней.

Он признался, что решил рассказать мне потому, что чувствует, будто уже поделился большей ее частью. Даниэль начал как обычно:

— Это было у меня в воображении, понимаете? Не на самом деле, а будто бы там, в компании «клуба валетов», дрочат и рассказывают истории о 25-сантиметровом пенисе. Я почувствовал себя действительно больным от них, совсем больным. У них всегда большие пенисы. Тогда я сказал им, что у меня есть отец, который собирается приехать и взять их с собой в поход. Они не поверили мне. Почему они должны верить? Как будто им известно, что у меня на самом деле нет отца. В любом случае я собирался им показать, есть у меня отец или нет. Тогда я взял пылесос и включил его. Когда мама открыла дверь, я был так глубоко погружен в эту историю, что действительно подумал, будто пришел мой отец, чтобы указать этим парням на их место. Она думала, что я выглядел шокированным. Я был шокирован. Но не потому, что она вошла, а потому, что это был не мой отец.

Хотя Даниэль и делился «частями» своей истории раньше, мы оба не могли понять ее полностью, пока он не поделился этим. Он чувствовал себя безнадежно одиноким, мальчик без друзей и без отца. Физические прикосновения к своему пенису успокаивали его, как и многие истории, которые он рассказывал себе.

Этому одинокому мальчику, далекому от своего отца и друзей, было нужно больше, чем простое прикосновение или даже восстановление уверенности в сексуальных фантазиях. Для него все это было «больше чем жизнь». Ему нужна была способность произвести впечатление на своих приятелей и, что еще важнее, на самого себя. Пылесос был экспериментом на этом пути.

Моя встреча с матерью Даниэля не была непохожа на первые встречи с ее сыном. Она чувствовала себя глупо из-за своей уверенности, что переезд из одного конца страны в другой будет безболезненным для ее сына. Теперь она осознала, что слишком полагалась на свою веру и не заметила признаки беды.