Роман Душкин - Криптографические приключения: таинственные шифры и математические задачи

Катя уже была готова к новым занятиям. Но отец сказал, что вчера мы очень много сделали, так что сегодня он нужно дать передышку нашим натруженным мозгам. Отец отлично помнил, как Катя сетовала на то, что чернила есть, а бумаги нет. И поэтому он решил нам показать, как делать бумагу.

Отец решил сделать бумагу из вторичного сырья, то есть макулатуры. Именно для этого мы с ним лазили на чердак дома и доставали пачку старых газет. Их-то он и решил использовать.

В нашем амбаре у тёти Кати на заднем огороде мы разожгли примус. Отец дал нам по газете и попросил нарвать ее на мелкие клочки шириной сантиметра по три. Сам он сходил за водой и чаном, поставил чан на примус и налил воду. К тому моменту, как вода закипела, у нас с Катей уже была большая куча мелких обрывков. Папа собрал все эти кусочки и понемногу опустил в воду. Варка газеты, если это можно было так назвать, продолжалась минут десять, пока в чане не получилась натуральная «каша». При этом каша была тёмно-серого цвета. Папа процедил «кашу» через сито. Потекла почти чёрная вода, которую он слил в ведро. Потом он сполоснул чан, налил ещё чистой воды и вернул туда массу из сита. Варка повторилась, но теперь каша получилась светло-серая.

Потом и в третий раз мы проделали все это, и газетная краска практически вся вышла из бумаги. В остывающее варево отец добавил растолчённый мел и белый клей ПВА. Эти вещи он достал откуда-то из-за нашей скамейки, так что я понял, что он их заранее заготовил.

Эту смесь отец тщательно перемешал, а потом начал выкладывать на два больших противня. Надо сказать, что он взял их у тёти Кати. Она долго сопротивлялась, но отец настаивал. Она в конце концов сдалась, но сказала, что не потерпит, если с ними что-либо случится. Отец посмеялся и пообещал ей новые противни, а тётя Катя твердила, что её старые противни лучше всего, и если отец придумал какое-то хулиганство и пустоту, то пусть сам покупает себе новые.

Я засомневался, что мы потом сможем отслоить бумажные листы от металла, ведь они прилипнут намертво. Но отец сказал, что клей ПВА не пристаёт к лаковой краске, которой были покрыты противни. Мы равномерно распределили бумагу по поверхностям, а потом один противень положили на другой и прижали. В таком состоянии мы оставили их на пару часов, а потом папа поменял два противня местами и прижал подсыхающую массу на верхнем противне.

На следующий день бумага была готова. Она была очень белой, плотной и слегка пористой. На ощупь она гладкой не была, а взгляд замечал неровности. Но в целом приличная получилась бумага. Отец разлиновал её на одинаковые листы, как он сказал, формата А5, а потом поручил нам с Катей аккуратно их нарезать и сложить в стопку. Через полчаса у нас получилась толстенькая пачка листов самодельной бумаги, но отец на этом не остановился, а разделил её пополам, проклеил клеем ПВА все листы с одного торца, а потом прошил суровой нитью. Получились две тетради. Он дал их мне и Кате и сказал, что это теперь наши тетрадки для рукописей, и мы можем писать в них теми самыми чернилами, которые сделали из чернильных орешков.

Потом отец взял одно из заточенных гусиных перьев и обрывок бумаги, который остался после обрезки листов, обмакнул перо в чернила и тут же уронил каплю. Она расплылась по бумаге, впитываясь в пористую бумагу. Отец воскликнул:

— Ох, какой я неловкий! Никогда раньше не писал гусиными перьями и самодельными чернилами по самодельной бумаге. В общем, вот вам новая забава. Можете написать какую-нибудь рукопись. Заодно вы теперь умеете делать бумагу и чернила.

Но Катя резонно возразила:

— Но мы же сделали бумагу из бумаги. Разве это честно?

— Какая же ты хитрая. Действительно, надо придумать что-то более интересное. В общем, вы пока играйте в эти поделки, а я подумаю.

Вечером мы поехали на Гаретое и на плоту доплыли до зарослей тростника. Там отец нарезал длинные стебли тростника с метёлками на верхушке. Когда мы вернулись, отец сложил их в амбаре и сказал, что завтра придётся снова съездить в магазин за кое-какими химикатами, поскольку делать бумагу из тростника не так просто, как из макулатуры.

Но на следующий день мы никуда не поехали…

Поздно вечером или даже ночью, в тяжёлых августовских сумерках, когда я уже засыпал, в дверь нашего штаба громко постучали. Раздался хриплый голос:

— Хозяин, выходи. Разговор есть.

В тишине я услышал щёлканье ствольной коробки папиного ружья. Потом раздался его командирский голос:

— Добрые люди по ночам на разговор не приходят.

Сильнейший удар сотряс дверь, и человек снаружи закричал:

— Выходи, тебе говорят. А то хуже будет!

Открылась дверь в мою комнату, и отец жестами попросил подкрасться к нему так, чтобы меня не было видно из окна. Я должен был повернуть к нему компьютер и включить программу видеонаблюдения, пока он следил за дверью, держа оружие наизготовку. Запуск программы занял некоторое время, а отец пока заговаривал зубы непрошеным гостям:

— Дай портки-то надеть. И хорош стучать. Поди-ка дверь не ставил, так не ломай.

К моему удивлению, отец перешёл на местный диалект. У него даже появился какой-то своеобразный акцент. Странно.

Тем временем программа запустилась, и отец, не выпуская ружья, быстро прокрутил все данные с видеокамер, которые следили за пространством вокруг нашего штаба. Было видно очень плохо, но по смутным теням можно было понять, что около двери стоит один человек, а за стеной ещё двое или трое. Возможно, с другой стороны тоже были враги.

А в том, что это враги, сомнений не было. Я сразу вспомнил, что некоторое время назад на записях наших охранных видеокамер постоянно мелькали всякие мутные личности, как будто бы бесцельно шатающиеся вокруг. Потом я перестал про это думать и забыл. Вот к чему приводит невнимание к таким деталям.

Но отец не выглядел озабоченным. Он включил фонарь и установил его напротив двери. Мне он показал, чтобы я открыл дверь по его сигналу. Между тем наружная дверь опять вздрогнула от удара. Отец воскликнул:

— Да иду уже!

Он нацелил ружьё в проём, потом направил туда фонарь. Стволом ружья он осторожно снял дверной крючок, а потом кивнул мне. Я дёрнул дверь за ручку и резко распахнул её. Яркий свет фонаря высветил какого-то мужика, который от неожиданности закрыл лицо руками. Послышался топот, и тогда отец выстрелил. Наш штаб наполнился едким пороховым дымом, в ушах зазвенело так, что почти ничего не было слышно. Но я все же расслышал, как отец кричит: