Кармен Сильва - Сказки гор и ручьёв

Тут молодые девушки и парни, с самого начала обступившие Ирину и Ионеля и слышавшие весь этот разговор, принялись все поочередно кричать ему; «Не делай ты этого, Ионель! Не делай!».

Подошёл к Ионелю и старик пастух с густыми нависшими бровями и головою, убелённою серебристою сединою и, положив руку на его плечо, сказал ему:

– Не гоняйся, Ионель, за молодыми девушками и не слушай ты их речей. Они разобьют тебе сердце, а потом сами же насмеются над тобою. Разве ты не знаешь, что пастуху, покинувшему своих овец, остается только лечь и умереть?

Затем, обратившись к Ирине, старик сердито погрозил ей кулаком и сказал:

– Ты воображаешь себе, что можешь – потому что красива и пригожа – позволять себе все, чтобы ни взбрело тебе на ум, и что ничто никогда не покарает твоего своенравства. Но знай, что всякое злое дело, которое ты делаешь, ты его делаешь, прежде всего, самой себе.

Ирина засмеялась.

– Да ведь никто же не неволит его оставаться, a мне он и вовсе не нужен, – сказала она и затем, круто повернувшись, побежала за монастырь к роднику, чтобы напиться.

Но Ионель ничьих советов не послушал и бледный, и сумрачный направился по дороге к горе. Проходя же мимо Ирины, он только махнул ей рукою.

– Не надо, не делай ты этого! – крикнула она ему вслед и тут же, обратившись к подругам, стала с ними вместе чему-то смяться.

– Не делай этого! Не делай! – увещевал его и ворчун Пелеш.

Но Ионель даже не слыхал, что говорил ему бурливый поток, и под горячими лучами полдневного солнца начал подниматься в гору, проходя горными лужайками, приютившимися под тенью громадных вековых елей, a затем пошёл буковым лесом, держа путь к пастушьей хижине, близ которой находились и его овцы и из которой при его приближении с весёлым лаем выбежали ему на встречу его верные собаки.

Приласкав кудластых своих псов, он начал кликать свою миоритцу [4] Молодая ягнившаяся овца. : «Брр, брр, ойтца!» [5] Ягнёнок. На этот клич вместе с ягнёнком прибежала к нему овца и позволила ему впутать себе в волну ту гвоздику, что украдкой похитил он у Ирины.

Попросив остальных пастухов захватить с собою в долину и его стадо овец, он сказал им, что сам придёт туда попозднее, так как обязан сперва выполнить некое данное им обещание.

С изумлением выслушали его товарищи-пастухи.

– Если же я совсем не приду, – добавил он в заключение, – то вы скажите, что меня на свадебный пир пригласила злая кручина тоска.

Затем, взяв с собой свой пастуший рожок, он пошёл дальше, вверх по горе, и все шёл, пока не добрался до самой ее вершины, с высоты которой увидал весь край по ту сторону Дуная до самых Балкан. Здесь он остановился и, приложив к губам свой рожок альпийского пастуха, огласил воздух протяжным, жалобным звуком. После этого он увидал бежавшую к нему со всех ног одну из любимых своих собак, которая добежав до него, начала, виляя хвостом и жалобно визжа, тащить его за рубашку, тянуть вниз с горы, к овцам, так что бедный Ионель, не зная как ему от неё отвязаться, решился, наконец, хотя и со слезами на глазах и с болью в сердца, прогнать от себя верного пса с помощью угроз, брани и камней.

Таким образом, удалив от себя последнего своего друга, Ионель остался один и одинокий стоял теперь среди горной пустыни. Под ним, плавно рассекая воздух, медленно кружились два альпийских орла, и это было единственное, что нарушало царившую кругом мертвую тишину.

Тяжело вздохнув, Ионель растянулся на невысокой траве, и еще долго вздыхал, прежде чем, наконец, заснул весь измученный тоской и душевным томленьем. Когда же он проснулся, то увидал себя окружённым целым морем носившихся вокруг него мягкими клубами облаков, которые, подступая постепенно всё ближе и ближе к нему, сперва отдельными и быстро сменявшимися грядами, вскоре, однако же, начали мало-помалу сгущаться в одну плотную неподвижную и непроглядную стену, которая скоро как бы совсем и навсегда отрезала его от всего остального мира.

И вдруг среди этой непроглядно туманной мглы перед ним стали обрисовываться определённые очертания, и вокруг него, держа друг друга за руки, начали носиться красивые женские образы в белоснежном чудно светящемся одеянии. Ионель потер себе глаза в уверенности, что это грезится ему обольстительное сновидение, и в ту же минуту до слуха его долетели чарующие звуки дивного пения. Нежно и мягко и будто где-то далеко-далеко звучали эти голоса. Но скоро весь этот рой воздушных созданий, обступив его со всех сторон и с любовью простирая к нему объятия, начал звать его к себе.

– Ко мне, ко мне, прекрасный юноша! Пойдём со мною! – Так наперерыв друг перед другом манили его эти восхитительные женские образы.

Но Ионель в ответ на их призывы только головою качал.

– Напрасно, юноша, отвергаешь ты нас. Мы подарим тебе столько счастья, столько радостей, что ты навеки забудешь о долине, – напевала ему одна из чудных дев, и с этими словами, рассеяв одним движеньем руки вокруг себя густой туман, она явила перед ним просторную горную лужайку, всю пестревшую такими чудными цветами, каких никогда еще не видывал он; среди же этой зеленой лужайки красовалась сплетенная из роз прелестная пастушья хижина, а рядом с нею, искрясь на солнце и влажной пылью орошая зеленевшую кругом мураву, ключом бил прохладный родник.

– Пойдём, пойдём, там будем мы жить с тобою, – звала его сладкозвучная красавица.

– Нет, нет, ты иди ко мне, – перебила её другая из них и, говоря это, на его глазах воздвигла из туманных клубов светящееся здание, которое, искрясь и сияя в солнечных лучах, переливалось всеми цветами радуги. Все было уютно и мягко внутри этого дома, как будто и стены его и пол были сотканы из самой тонкой волокнистой шерсти; с потолка же одна за другого падали крупные капли, и, упав, каждая из этих капель порождала либо цветок, либо травку.

– Здесь поселимся мы с тобой, – сулила ему чародейка. – Я облеку тебя в такой же наряд, в каком красуюсь я сама! – и, сказав это, она обвила ему и голову, и шею длинною цепью из алмазных капель.

Но Ионель одним движением нетерпеливо стряхнул их с себя.

– Только одной женщине принадлежит право наряжать меня: невесте моей, – мрачно проговорил он.

– В таком случае твоей невестою хочу быть я! – прозвучал голос третьей. – Гляди, вот мое приданое! – и, вздымая мелкими клубами туманные массы, она начала превращать их в овец, число которых, быстро увеличиваясь, вскоре покрыло собою не только одну эту гору, но и соседние и даже самый небосклон. Ослепительною белизной отличались красивые эти овцы с золотыми и серебряными бубенчиками на шее; из-под копыт же их зеленела трава.