Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев

Гена.Это в которой про море говорится?

Профессор.Да, про море... Вообще я не собираюсь ссорить не только Станюковича с Жюлем Верном, но даже и два этих мира: условный, придуманный, иногда и попросту сказочный и совершенно реальный, взаправдашний, исторический. Они мо­гут сосуществовать, дружить, помогать один другому, а как это происходит, мы с тобой, может быть, попробуем понять уже в следующий раз. Не откладывая.

Как нам известно, у Архипа Архиповича обещанного три года не ждут, но тут он, кажется, превзошел самого себя. Еще даже и Гена не успел заявиться, а в квартире профес­сора – голоса. Вернее, пока всего один, горячий и возбуж­денный голос некоего молодого человека.

Молодой человек.Черт побери наше состояние!.. Отец у меня богат, а мне какое дело! Дворянин, у которого нет ничего, кроме зазубренного меча да заржавленного шлема, счаст­ливее и почетнее отца моего. Отец мой сымает перед ним шляпу, а тот и не смотрит на него... Деньги! Потому что деньги достались ему не дешево, так он и думает, что в деньгах вся и сила – как не так! Если он так силен, попробуй отец ввести меня в баронский замок! Деньги! Деньги рыцарю не нужны – на то есть мещане. Как прижмет их, так и забрызжет кровь червонцами!..

Профессор (он считает своим долгом возразить). И вы считаете, что рыцарь очень хорошо делает, таким манером до­бывая свои... да какие там свои! Чужие деньги! А ваш отец, кото­рого все считают честным купцом, он, стало быть...

Молодой человек (перебивает его с горячностью, горечью и насмешкой – со всем сразу). Купцом? Честным?.. Ку­пец, сидя за своими книгами, считает, считает, клянется, хитрит перед всяким покупщиком. «Ей-богу, сударь, самый лучший то­вар, дешевле нигде не найдете». – «Врешь...» – «Никак нет, честию вас уверяю»... Честью!.. Хороша честь! А рыцарь – он волен, как сокол... Он никогда не горбился над счетами, он идет прямо и гордо, он скажет слово, ему верят... Нет, по мне лучше быть последним минстрелем – этого по крайней мере в замке при­нимают... (Мечтательно, так, что становится ясно: в слове «го­спожа», которое он сейчас произнесет, для него особый, потаен­ный, сладостный смысл.) Госпожа слушает его песни, наливает ему чашу и подносит из своих рук... Черт добери наше состоя­ние! Пойду лучше в минстрели!

Профессор не отзывается на эти его слова, зато возникает еще один голос – монаха Бертолъда.

Бертольд.Здравствуй, Франц! О чем ты?..

Молодой человек (или, как выяснилось, Франц) . Сейчас отец грозился меня выгнать и лишить наследства.

Бертольд.За что же?

Франц.За то, что я знакомство веду с рыцарями.

Бертольд (рассудительно) . Он не совсем прав и не сов­сем виноват.

Франц.А я? Виноват ли я в том, что не люблю своего состояния? Что честь для меня дороже денег?

Бертольд.Всякое состояние имеет свою честь и свою выгоду. Дворянин воюет и красуется. Мещанин трудится и бо­гатеет. Почтен дворянин за решеткою своей башни, а купец – в своей лавке. Да взять хоть твоего отца...

Франц (с трудом слушавший эти разумные рассуждения, тут и вовсе взрывается). Отец? Он за копейку удавится!

Бертольд.Не говори так, мой добрый Франц! Не говори! Спору нет, отец твой бережлив, скупенек и сперва даже слушать не хотел, чтобы ссудить мне полтораста гульденов для моего последнего опыта. «Эх, отец Бертольд! – пенял он мне с доса­дою. – Коли бы ты не побросал в алхимический огонь всех де­нег, которые прошли через твои руки, то был бы богат». Однако ж, когда я уверил его, что на сей раз мой опыт непременно удастся, и посулил ему за то наконец расчесться с ним, а сверх того, открыть великую тайну, он раскошелился и даже...

Вот тут наконец появляется запыхавшийся Гена.

Гена.Здрасте, Архип Архипыч! Простите, я опоздал на минутку, потому что... Ой, у вас кто-то есть? Кто это?

Профессор.Не узнал? Что ж, придется знакомить зано­во. Это Франц, молодой поэт. А это монах Бертольд, ученый, алхимик...

Гена (церемонно). Очень приятно. Гена. (Шепотом.) А кто они? Из какой книги?

Профессор.Как? Я-то решил, что ты их просто впопы­хах не признал, а ты, брат... Нет, надо объясниться, и наедине, без этих господ, – я не хочу краснеть за тебя перед ними...

Остаются одни.

Что же это такое, Гена? Мало того, что ты опоздал... (Грозно.) Кстати: чтобы это было в последний раз! Обещаешь?

Гена.Слово даю! (Честно подумав.) Ну, в крайнем слу­чае – в предпоследний.

Неизвестно, говорит ли он искренне или хитрит, но как бы то ни было, давая свое слово, он ничем не рискует (как, между прочим, казалось еще одному участнику этого путе­шествия, но уж о нем, о его слове и заодно о том, почему всего лишь «казалось», вы узнаете чуть позже), ведь путе­шествие, которое совершают сейчас Архип Архипович и Гена, именно предпоследнее в этой книге.

Профессор.Смотри!.. Словом, мало того, что ты опоздал и я был вынужден начать один, без тебя, так ты еще вдобавок Пушкина плохо знаешь!

Гена.Я? Пушкина? А он тут при чем?

Профессор.При том, что и Франц и Бертольд – герои одной из его пьес. Правда, неоконченной, однако...

Гена (облегченно) . Ах, неоконченной? Тогда чего же вы от меня хотите? Я ведь не ученый какой-нибудь вроде вас, я всякие там черновики и комментарии не изучал!

Профессор.Ну, ну, не отговаривайся! Эта пьеса дав­ным-давно входит во все собрания сочинений. И, кстати сказать, считается замечательнейшим произведением. Знаешь, как оценил его еще Чернышевский?

Гена (угрюмо). Издеваетесь, да? Откуда ж мне знать, если я самой этой пьесы не читал?

Профессор (рассмеявшись). Ах, извини меня, Гена, за то, что я хорошо подумал о твоих знаниях!.. Что ж, тогда послушай. Видишь ли, один из исследователей Пушкина выразил мнение, что эта его пьеса – «не настоящее произведение, а толь­ко остов произведения...»

Гена.Ну? Видите? Исследователь – и то вон что сказал! А вы хотите, чтобы я...

Профессор.Сейчас я хочу одного: чтобы ты дослушал... А Чернышевский возразил: «Решаемся даже сказать, что не жалеем о том, что «остов произведения» не был обработан, не подвергся перекраиванию, развитию и распространению в объе­ме... Не укажи нам на мысль о необработанности сам Пушкин, мы должны были бы думать, что даже он сам не мог бы ни приба­вить, ни изменить тут ни одного слова, не испортив или не осла­бив своей прекрасной драмы»... Видишь, как высоко оценил Николай Гаврилович пушкинские «Сцены из рыцарских вре­мен»!