Борис Емельянов - История отечественной философии XI-XX веков

Материалистов же (Герцен имеет в виду механистический материализм ХVII–XVIII вв.) он критикует за непонимание самодвижения материи, идеи развития, а в гносеологии – за непонимание активности мышления, его объективной природы, социально-исторической сущности. В гносеологии «материалисты никак не могли понять объективность разума, и оттого, само собою разумеется, они ложно определяли не только историческое развитие мышления, но и вообще отношение разума к предмету, а с тем вместе и отношение человека к природе. У них бытие и мышление или распадаются, или действуют друг на друга внешним образом» 670. Неудивительно поэтому, что «материализм со стороны сознания, методы стоит несравненно ниже идеализма» 671.

Реалист Герцен не только материалист, доказывающий первичность объективного мира, но и диалектик, пытающийся с материалистических позиций обосновать тождество бытия и сознания.

Для Герцена-диалектика материя не только первична, она – процесс, несомненным для него является признание развития, «брожения» природы, приводящее в конечном итоге к возникновению сознания. Он пишет: «Движение невозможно, если вещественность – только немое, недеятельное, страдательное наполнение пространства; но это совершенно ложно: вещество носит само в себе отвращение от тупого, бессмысленного, страдательного покоя; оно разъедает себя, так сказать, бродит, и это брожение, развиваясь из формы в форму, само отрицает свое протяжение, стремится освободиться от него, – освобождается, наконец, в сознании, сохраняя бытие» 672. Философ неоднократно возвращается к доказательству «естественности мысли», утверждая, что мышление является высшим этапом развития природы.

Как материалист и диалектик, Герцен большое внимание уделял теории познания, пытаясь преодолеть односторонность, крайности эмпиризма и рационализма. Проанализировав достоинства и недостатки двух ступеней познания, русский мыслитель утверждает их неразрывную связь. В «Письмах об изучения природы» он пишет: «Опыт и умозрение – две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же знания: спекуляция – больше ничего, как высшая развитая эмпирия, взятые в противоположности, исключительно и отвлеченно, они так же не приведут к делу, как анализ без синтеза или синтез без анализа.

Правильно развиваясь, эмпирия непременно должна перейти в спекуляцию, и только то умозрение не будет пустым идеализмом, которое основано на опыте. Опыт есть хронологически первое в деле знания, но он имеет свои пределы, далее которых он или сбивается с дороги, или переходит в умозрение» 673.

Критикуя метафизическую односторонность эмпиризма и рационализма, Герцен, однако, неправомерно отождествлял первый с материализмом, а второй – с идеализмом. Это, в свою очередь, привело его к неверным историко-философским выводам. Например, для Герцена Юм – материалист (!) «бэконовского направления».

В гносеологии русский мыслитель диалектически подходит не только к анализу взаимосвязи чувственного и логического, но и логического и исторического («логическое развитие природы идет теми же фазами, как развитие природы и истории»), абсолютной и относительной истины.

Однако не во всех областях философского знания Герцен остается верен диалектике. Так, в определении критерия истины он явно склоняется к рационализму, утверждая, что критерием истины является лишь разум: «Что разумно, то признано человеком; другого критериума человек не ищет; оправдание разумом – последняя безапелляционная инстанция» 674.

Вся сознательная творческая деятельность Герцена характеризуется попыткой найти теоретическое обоснование социалистическому переустройству общества. Его социологические взгляды тесным образом связаны с непрекращающимися поисками революционной теории. Анализ поражения революционных выступлений во Франции и Польше показал бесплодность европейского либерализма и конституционализма. Необходимы были новые теории социального преобразования общества. «Время, следовавшее за усмирением польского восстания, быстро воспитывало, – писал А. И. Герцен. – Мы начали с внутренним ужасом разглядывать, что и в Европе, и особенно во Франции, откуда ждали пароль и политический лозунг, дела идут неладно; теории наши становились нам подозрительны. Детский либерализм 1826 года… терял для нас после Польши свою чарующую силу… Средь этого брожения, средь догадок, усилий понять сомнения, пугавшие нас, попались в наши руки сен-симонистские брошюры, их проповеди, их процесс. Они поразили нас… Они возвестили новую эру» 675.

В работах французских социалистов-утопистов Герцена привлекли прежде всего идеи социального равенства и социального преобразования на основе совершенствования человеческого рода, идеи исторической закономерности в развитии общества, понимание социализма как нового христианства. И если первая идея вошла в арсенал его социологии, то от религии, от мистических увлечений периода вятской ссылки Герцен постепенно, не без влияния Л. Фейербаха, освободился.

Плодотворной для русского мыслителя оказалась и сенсимонистская идея «реабилитации плоти», т. е. материальных потребностей. Она давала ему возможность начать философские и социально-политические поиски новой теории, обратив внимание на народ как движущую силу социальных изменений, на необходимость революционных действий. Особое значение русский мыслитель придавал науке, философии, понимая их как орудие социальных преобразований и постепенно утверждаясь в мысли о необходимости соединения социализма с философской теорией. Он пишет: «Социализм нам представляется самым естественным философским силлогизмом, приложением логики к государству» 676.

Критическое усвоение гегелевской философии позволило ему углубить мысль о закономерном поступательном характере исторического развития. Герцена не удовлетворял панлогизм Гегеля, его понимание истории как «прикладной логики». По мнению русского философа, необходимо «одействотворение» знания практикой и направление последней на дальнейшее преобразование жизни. Субъектом «деяния» при этом выступает человек, который не может отказаться от участия в человеческих деяниях, совершающихся около него, поскольку в этом его «всемирное признание».

Глубокий идейный кризис, начавшийся у Герцена с поражением революции 1848 г., привел прежде всего к потере веры в прогресс и науку, веры в народ. Он начинает сомневаться в скором построении социализма. Осмысление опыта революции, причин ее поражения утвердили Герцена в мысли, что «революционная идея нашего времени несовместима с европейским государственным устройством» 677. Другими словами, он почувствовал, что проблема государства, проблема «слома» буржуазной государственной машины стала центральной в социализме.