Николай Тиников - Песни Кавриса

Поднявшись на ноги, Каврис ощупал голову; ладони сразу стали мокрыми, с правой стороны ныла рана, и кровь, вытекая из нее, застывала на щеке коркой, шершавой, как кора дерева.

Луна очень ярко, по-осеннему, освещала лес и горы. Каврис, встав на ноги, осмотрелся. От ящика остались одни щепки, но книги и один мешочек с крупой уцелели… Завтра нужно быть в школе.

…До Аскиза мальчик дошел к утру. В поселке была тишина и безлюдье, зато в поле, рядом, тракторы пахали зябь, а подальше гудела молотилка.

Каврис шел к двухэтажному Дому Советов. Как-то примет его председатель, как ответит на просьбу Муклая помочь ему, Каврису Танбаеву?..

За широким столом с двумя телефонами сидел крупный человек с зоркими черными глазами. Увидя вошедшего мальчика, лицо которого было измазано запекшейся кровью, он мягко спросил:

— Ты ко мне?

— К вам… Из аала. Муклай, наш председатель, вам записку написал, в ней все про меня… Отец погиб, мать и бабушка умерли. И еще хочу сказать… Там в горах…

Но председатель уже читал письмо про Кавриса. Потом он быстро снял телефонную трубку:

— Это директор? Звонят из райисполкома. Да, да, он самый… Потрудитесь включить в список остронуждающихся учеников Кавриса Танбаева… Какой класс? — обратился он к Каврису. — Седьмой, говорит… Вот и хорошо. Большое спасибо… Все в порядке, дорогой, только смотри учись хорошо, меня не подведи и Муклая! А кстати, что это у тебя с лицом? Подрался?

— Ага, — ответил Каврис. — С дезертиром.

— С каким дезертиром? Ну-ка расскажи.

Каврис, согретый лаской и заботой, принялся рассказывать о приключении в горах. По мере рассказа добрые черные глаза председателя становились все строже и суровей. Выслушав мальчика до конца, он потянулся к телефону:

— Да, я, Николай Иванович! Извольте немедленно быть у меня. Дело очень важное.

Вскоре в кабинет вошел милиционер с горбатым носом, похожим на клюв кобчика. Председатель сам поведал ему о том, что случилось с Каврисом.

— Место? — коротко спросил милиционер.

— Там, на высокой горе, где по утрам бывает туман, — ответил мальчик. — Там остался разбитый ящик, который смастерил отец, когда был еще живой…

— Верхом на коне можешь ездить?

— Конечно.

— Хорошо. Говоришь, в школу шел? Если чуть-чуть задержишься, я думаю, не беда. Надо помочь нам, милиции, поймать ту птичку, которая тебя поклевала.

Каврис крепко держался в седле и не отставал от других, хотя милиционеры ехали рысью. От быстрого хода свистело в ушах, осенний густой воздух бил в лицо.

Когда доехали до вершины, спешились. Каврис показал место, где встретил незнакомца-дезертира. Тут же валялись щепки от разбитого ящика, земля вокруг была истоптана, трава помята. Кое-где кучками белела рассыпанная крупа.

— Здесь сидел? — спросил мальчика милиционер.

Каврис кивнул головой.

— Откуда он вышел?

Каврис указал.

— Оружие было?

— Двустволка.

У мальчика не хватало сил пускаться в подробные объяснения: после езды сильно разболелась голова и он едва терпел, чтобы не застонать.

Невдалеке, под горой, где остановились лошади, темнела неглубокая ложбина, похожая на корыто. Какая-то женщина гнала по ней овец и, чтобы упрямые животные не мешкали, кидала в них какой-то легкий черный предмет. Издали невозможно было рассмотреть, но Каврису он показался знакомым. Мальчик указал милиционеру:

— Вон, смотрите, по-моему, это его шапка.

— Проверим. Не исключено, что, когда вы с ним боролись, шапка могла упасть и скатиться вниз.

Трое всадников-милиционеров помчались вниз, в ложбину. Увидев скачущих милиционеров, женщина сначала испугалась, но потом сама побежала им навстречу:

— Товарищи! Вы приехали вовремя. Здесь появился негодный вор. Прошлой ночью он меня совсем разорил: увел коня и овцу… еще и собаку-сторожа застрелил.

— Его-то мы и ищем. Это бандит-дезертир. В какую сторону он мог податься? Может, знаете?

— В горы, где густой лес… Ах он проходимец! Мы здесь работаем день и ночь, а он, как волк, зорит добро!..

— Не переживайте, — успокоил женщину горбоносый милиционер. — Найдем обязательно и накажем… А ты, — обратился он к Каврису, — возвращайся в школу. Спасибо за помощь. — Милиционер поднял с земли шапку-ушанку, где вместо звездочки остался лишь пятиконечный след. — Ушанка действительно форменная… Обесчестил форму, негодяй!

Каврис хотел было повернуть коня, но у него вдруг закружилась голова.

Мужчины осторожно сняли мальчика с седла и подвели к женщине:

— Побудьте с ним. Он тоже пострадал от подлеца… Ну, мы поехали!

— Чего уж там! Конечно, я ребенка в беде не оставлю.

Когда всадники ускакали, женщина спросила у Кавриса:

— По голове, говоришь, ударил? Сильно?

— Ага.

— Вижу по глазам. Тускен у тебя. Какой бесстыдный, дармоед! На дитя руку поднял… Дай-ка проверю твою голову. Если тускен, помогу. Это нашенское лечение, народное. Сейчас промерю и все узнаю. — Она оторвала от корня длинную пикульку, опоясала ею голову Кавриса, потом острым камешком отметила черточки на висках, лбу и затылке, сняла травинку и стала внимательно ее рассматривать.

— Мой мальчик, — всплеснула женщина руками, — как ты только мог терпеть? На целый вершок разница — тускен! Тускен и есть твоей голове. Надо править кости.

Голова мальчика оказалась в сильных руках. Руки принялись сдавливать ее со всех сторон.

Сначала было очень больно, но постепенно боль проходила.

— Спасибо вам, тетя, — прошептал Каврис.

— На здоровье, мой мальчик. Ко мне много людей ходит лечиться. А теперь проверим. — Женщина опять обвязала голову травинкой, отметив нужные места, посмотрела ее на свет и сказала удовлетворенно: — Все на месте. Болеть больше не должно. Можешь идти себе в школу. Учись хорошенько, — улыбнулась она на прощанье ласково, по-матерински.

Сдав коня на милицейскую конюшню, Каврис отправился в школу.

Первыми, кого он встретил там, были две любимые учительницы: Софья Михайловна и Ольга Павловна.

— Здравствуй, Танбаев, — сказала Софья Михайловна. — Вот и хорошо, что вернулся к нам.

— Кому, как не тебе, Каврис, — добавила Ольга Павловна, — учиться, ведь ты у нас самый способный, самый прилежный…

Первый день в школе был для Кавриса очень удачным: учителя наговорили ему много теплых, ободряющих слов, а завуч сказал, что по распоряжению райисполкома он будет получать пятьсот граммов хлеба каждый день. «Если и колхоз, — подумал Каврис, — поможет — проживу».

Вечером, когда солнце уже закатилось и поселок укрыли голубые сумерки, он увидел из окна интерната знакомую фигуру: впереди двух конных милиционеров уныло плелся дезертир.

«Так тебе и надо, крыса! Попался-таки в мышеловку!» — обрадовался Каврис.