Колетт Вивье - Дом на улице Четырех Ветров

— Но я же его знаю! — закричал Мишель. — Это же мой друг!

Ален с усилием приподнял голову.

— А, Мишель! — прошептал он. — Да ничего же не случилось, правда ничего страшного. Зачем шумишь?

Санитары подняли носилки; Мишель заколебался. Как же ему теперь быть — остаться с Аленом или бежать к Мерло за револьвером? Менар пришел ему на помощь.

— Оставайся с ним, — сказал он, — а я сбегаю к Мерло и там, на баррикаде, все объясню.

Мишель побрел за санитарами. Он все еще не мог опомниться. «А Даниель? — заволновался он. — Может, Ален скажет мне, где теперь Даниель…»

Над одним из подъездов развевался белый флаг Красного Креста: здесь был оборудован медицинский пункт. Санитары нырнули в коридор, а оттуда — в небольшую комнату, где стоял слабый больничный запах. На металлических подставках поблескивали какие-то пузырьки; молодой человек в белом халате вполголоса разговаривал со старой женщиной в очках, которая сшивала бинты. Он молча подошел к носилкам и, подняв рубашку раненого, начал ощупывать его плечи и грудь, то и дело справляясь:

— Больно?

Ален устало качал головой, потом вдруг вздрогнул и невольно застонал.

— Хорошо, — сказал врач, — вам повезло: чуть бы ниже — и крышка… Займитесь раненым, — сказал он полной женщине, только что вошедшей в комнату, — а потом отправьте его в больницу. Вызовите по телефону санитарный транспорт!

— В больницу? — переспросил Ален, силясь приподняться. — Нет, нет, не надо! Я хочу воевать!

Но врач уже вышел из комнаты. Ален со вздохом откинулся на носилки. Сестра стала разыскивать какой-то пузырек.

— А мальчишка зачем тут? — спросила она, заметив Мишеля. — А ну, живо убирайся отсюда!

— Нет, нет, — запротестовал Ален, — не гоните его… Останься, друг… Обожди…

Мишель отошел к окошку, а сестра тем временем ловко промыла рану и наложила временную повязку. Когда она кончила свою работу, Ален зна́ком подозвал Мишеля: ему не терпелось выговориться.

— Понимаешь, — сказал он, — как мне не везет! Я был на баррикаде у Порт д’Итали, и мы решили быстренько съездить на машине — установить связь с командным пунктом на Монетной площади… А на площади Сен-Мишель нас обстреляли немцы… Какая досада: теперь я вот выбыл из игры!

— Но ведь доктор сказал, что вам повезло! — горячо возразил Мишель.

— Повезло… Тоже мне!.. Ему бы самому так… Я теперь ничего не могу, а другие тем временем…

— А что с Даниелем? — не в силах дольше терпеть, спросил Мишель. — Вы устроили ему побег?

Ален внезапно закрыл глаза. Когда он снова поднял веки, взгляд его был суров и тверд.

— Они увезли его, — сказал он, — не знаю куда… В Германию, наверно. Я надеюсь, что он жив там, в Германии, — продолжал он, сделав ударение на слове «надеюсь». — Уж мы искали, искали, но так и не напали на его след… А я долго скрывался — у жены одного товарища, — потом заново организовал боевую группу…

Снаружи донесся шум автомобильного мотора.

Вбежала сестра.

— Приехала «скорая», — сообщила она. — Вы кончили болтать? Ну, тогда беги, сынок!.. Передашь родным твоего друга, что он в больнице Валь де Грас и рана у него не опасная. Понял? Рана не опасна!

Мишель в последний раз кивнул Алену и вышел. Сердце его сжалось. Значит, Даниель не смог бежать. «Искали»!.. — с яростью твердил он про себя. — Что ж, они не могли поискать получше? Чего они тянули, болваны несчастные! Только бы Даниель вернулся из Германии!»

Он брел наугад переулками, не обращая внимания на стрельбу. Неожиданно он вышел на бульвар Сен-Мишель и остановился как вкопанный. Повсюду валялись машины, обгоревшие, развороченные, с разбитыми стеклами. На краю тротуара — три немецких трупа. Слева, поближе к мосту, кипел бой. Мишель решил вернуться домой и помчался вдоль зданий, перебегая из подъезда в подъезд (в чем, в чем, а уж в этом деле он был мастер). Он пересек бульвар Сен-Жермен, едва не напоровшись на немецкий танк, свернул на улицу Дюпютрен и добрался, наконец, до улицы Четырех Ветров, весь взмокший, обессилевший от быстрого бега.

Сидя у окна, Соланж с Нореттой шили флаг, а Фанфан внимательно наблюдал за их работой.

— Флаг готов! — закричала Норетта при виде брата. — Посмотри, какой красивый! На синюю полосу пошли твои старые брюки, а на красную — мой купальник!.. А сейчас мы уже шьем флаги союзных государств, но только это потруднее — рисунки у них сложные.

— Где мама? — спросил Мишель.

Мать была на кухне. Она красила в алый цвет белое полотенце. Мишель торопливо рассказал ей о встрече с Аленом.

— Значит, он жив, — вздохнула Эвелина. — Какое счастье!

— Но ведь он ранен! — возмутился Мишель.

— Да, но врач сказал, что рана не опасна. Он именно так сказал, я не ослышалась? Я очень тревожилась за Алена, вы ведь давно не имели от него вестей. Я боялась, что его… что его расстреляли.

— Ну да! — удивленно буркнул Мишель.

Мать вытерла о фартук руки, выпачканные в краске.

— Пойду скажу Соланж, — объяснила она. — Все лучше, чем неизвестность…

Услышав новость, Соланж прижала обе руки к груди. Потом, стараясь подавить слезы, проговорила:

— Ну что ж, все-таки это лучше…

— Как, и ты тоже? — крикнул Мишель.

— Да, все-таки это лучше, — глухо повторила Соланж. — Он больше не сможет воевать, и его не убьют!

Мишель был возмущен. Как это похоже на девчонок! Трусихи они, мокрые курицы… Хотя вот Норетта — та ни за что бы такого не сказала! Но эта Соланж — ну и трусиха! Он презрительно улыбнулся. Но его мать все понимала. Она взглянула на Соланж: бедная девочка — она целых четыре года, день за днем, ждала, когда придет брат, боясь, что он может не вернуться. Для Соланж вся жизнь была в Алене. Эвелина ласково привлекла к себе девочку и, целуя ее, тихо сказала:

— Как только Париж будет освобожден, мы вместе навестим Алена!

Соланж еле слышно прошептала «да» и прижалась к доброй женщине, которая уже так давно заменяла ей мать.

В тот же вечер из уст в уста передавалась великая новость: союзники вступили в Париж, их уже видели в предместье Антони, в Круа-де-Берни, они ворвались в тюрьму «Фрэн», пробились к Версальским и Орлеанским воротам… Всю ночь над городом взлетали красные ракеты, звонили колокола, и то тут, то там звенела «Марсельеза». А утром, точно молния, разнеслась весть: «Солдаты идут по улице Сен-Жак! Это французы! Дивизия Лекле́рка!»

Жильцы выбежали на улицу; все завертелось в радостном вихре. Мадемуазель Алиса, как была в папильотках, целовалась с папашей Лампьоном, а консьержка, обняв Жана, отплясывала с ним залихватскую польку.

Дети бегали по комнатам, прыгали от радости, а Эвелина, с глазами, полными слез, укрепляла флаг в окне столовой и с тоской думала о муже.

— Мама, я пошел! — крикнул Мишель. — Жан уже ждет меня! Мама, а как ты думаешь: Жорж знает про победу?