Колетт Вивье - Дом на улице Четырех Ветров

— Ничего, пусть его отсиживается, — говорил ребятам Мишель, — зато, когда он вернется…

Он не договаривал, но ребята и без того понимали, что он хотел сказать, и глядели сурово.

Уезжая, Жорж просил Мишеля вновь взять на Себя руководство Союзом «рыцарей», и мальчик старался выполнить обещание. Он подолгу пыхтел над листовками, стремясь сочинять их как можно лучше. Он горячо желал, чтобы листовки ни в чем не уступали прежним, подписанным «Леонид». Но как он ни старался, ему это не удавалось, и неудача всякий раз очень его огорчала.

К тому же он все время думал о Даниеле.

В середине мая мать как-то послала Мишеля отнести ее шитье в мастерскую, на которую она работала.

Подходя к станции метро, Мишель вдруг увидел на скамье у входа в сквер знакомую девушку… Нет, неужели это та самая? Девушка сильно исхудала и, сказать по правде, показалась ему совсем некрасивой с гладко зачесанными волосами и в старой жакетке, на которой болталась одна-единственная пуговица. «Может, я обознался?» — подумал он. Но тут девушка, увидав его, вздрогнула, и Мишель понял, что не ошибся. Она знаком пригласила его сесть рядом с ней на скамейку.

— У меня к тебе как раз дело, — сказала она.

Сердце Мишеля радостно забилось.

— Правда? — воскликнул он. — Они снова хотят, чтобы я им помогал?

— Нет, нет, — живо перебила его девушка, — совсем не то, да и дело у меня, собственно, не к тебе, а к девочке, которая у вас поселилась. Ее брат просил ей передать…

— Кто, Ал… то есть Этьен?

— Да. Девочке надо передать, что он в безопасности. Он сейчас скрывается от фашистов.

Мишель удивленно раскрыл глаза.

— Этьен скрывается? Значит, он больше не работает в группе?

— Да, на время. Нам не повезло. Немцы напали на наш след: один парень, которого они схватили, из страха начал болтать. Они обнаружили наш штаб и вообще всё раскрыли… Этьен еле ушел от них, а я спаслась чудом. Но они взяли многих других.

— А… Даниель? — чуть слышно прошептал Мишель.

Девушка опустила голову.

— Даниеля взяли вместе со всеми. Он как раз возвращался из того кафе и прямо угодил к ним в руки. А у них уже давно была его фотография… Боже мой, — глухо продолжала она, — отчего вместо Даниеля не взяли меня?! Я бы с радостью пожертвовала для него жизнью, да и все наши ребята тоже!.. И вот теперь он в руках у них…

— Но нельзя же оставлять его в тюрьме! — задыхаясь, выговорил Мишель. — Надо устроить ему побег! Пожалуйста, прошу вас, организуйте побег!

— А как ты думаешь! — вздохнула девушка. — Наши люди давно этим заняты, да только не так все просто! О, если бы только удался побег! Если бы мы спасли Даниеля!

Она снова замкнулась в суровом молчании. Мишель больше не смел ни о чем ее расспрашивать. И, подождав несколько минут, решил наконец уйти. Мальчик с трудом сдерживал слезы. Даниель арестован!.. Он вдруг представил себе Даниеля: скованный цепями, он томится в камере, откуда ему никогда не суждено выйти. Никогда! «И я, я тоже с радостью пошел бы за него на смерть!» — думал Мишель, сжимая кулаки. Нет, Даниель убежит. Даниель сильнее всех немцев, вместе взятых. Даниель победит!

Мишель пытался вспомнить побеги из тюрьмы, описанные в книжках. Обычно узники разрывали простыни и скручивали из них веревки, которые привязывали к оконной решетке. Интересно, есть ли у Даниеля простыни? А если у него их нет, он придумает что-нибудь другое. А потом, разве девушка не сказала: «Наши люди давно этим заняты»? Да, конечно, Даниель убежит, он выйдет на свободу, и Мишель непременно с ним встретится.

«Я ничего не скажу маме, — решил он, — только передам то, что велел Ален. А об остальном смолчу. Если я начну рассказывать про Даниеля, я обязательно заплачу, а я не хочу плакать. Ну почему со мной нет Жоржа? Будь он здесь, я бы все ему рассказал, и мне стало бы чуточку легче. И вдвоем мы ждали бы, когда вернется Даниель… А теперь… кто знает, когда я увижу Жоржа! Может, на летние каникулы?»

Глотая слезы, Мишель спустился в метро.

Летних каникул не было. В полночь 6 июля на французскую землю ступили первые десанты союзников. И вот уже взяты Шербур, Кутанс и Авранш. Повсюду, на востоке, западе и юге, в Италии и в Финляндии, идет разгром немецких войск. Вести о победах союзников распространяются с быстротой молнии, вызывая бурные взрывы веселья. С виду люди такие же, как всегда; точно так же, усталые и мрачные, толпятся они у дверей лавок, но теперь от одного к другому словно протянулись невидимые нити. Самые дикие слухи будоражат умы: партизаны окружили целую немецкую дивизию; в Ове́рни высадилась тысяча парашютистов; Гитлер покончил с собой. Все теперь кажется возможным и правдоподобным. Ожидание охватило всех, как лихорадка.

С 13 июня были закрыты все школы. Дети слонялись по улицам, удивленные тем, что больше не нужно учить уроки. Радостный порыв, всколыхнувший столицу, захватил и ребят. Изгнанные из Люксембургского сада, где немцы спешно строили укрепления, «рыцари» собирались теперь на берегах Сены, под мостом Карусель. Мишелю уже не приходилось в одиночку корпеть над листовками. Бобен, Менар, Барру вдохновенно исписывали страницу за страницей. А Муретт однажды развеселил всех: чуть заикаясь, он прочел друзьям составленное им воззвание, которое начиналось словами: «Парижане! Получены добрые вести! Русские взяли город Ева-с-Тополя!

— Да, Муретт, теперь мне понятно, почему у тебя двойка по географии! — засмеялся Менар. — Сам ты «Ева-с-Тополя»! А русские взяли Севастополь!

— Но мы же еще не проходили географию России! — возмутился толстяк Муретт. — И вообще слишком уж трудные у них слова, у этих русских! Почему они не называют свои города Сен-Сюльпис-Ла-Фёй или Бекон-Ле-Брюйер, как это делают французы? Куда бы проще!

Муретт тяжело вздохнул, а остальные продолжали громко смеяться. Рыбаки, сидевшие с удочками у воды, закричали, что так они распугают всю рыбу…

Эвелина Селье повесила в гостиной огромную карту полуострова Котантен. Карта заняла всю стену. Каждый вечер Соланж взбиралась на стул и переставляла на бумаге флажки, которые день за днем стремительно приближались к Парижу. Мишель с удивлением разглядывал карту. Котантен… Сколько раз мальчик в своем ученическом атласе обводил его контуры карандашом! С каким трудом он воспроизводил извилистую линию берегов от Кальвадоса до мыса Барфлёр! Карандаш снимался с якоря у Шербура, дрожал на волнах Атлантического океана и неожиданно устремлялся прямо на юг — в Авранш. И вот эти слова — Авранш, Шербур, — которые всегда представлялись Мишелю лишь черными буквами на розовом фоне карты, вдруг стали названиями сражений, о которых сообщало радио. Вот на этой дуге или вон еще на той пунктирной линии бросались в бой люди, чтобы дать свободу ему, Мишелю. Такие люди, как Даниель, как Ален. «А я?» — подумал Мишель. Его угнетало сознание, что другие воюют за его свободу, а сам он бездействует. Тогда он убегал в свою комнату и сочинял очередную листовку.