Колетт Вивье - Дом на улице Четырех Ветров

— Ключ у меня, — ответила консьержка. — Моско отдал его мне, когда мы спускались с лестницы.

Женщины торопливо поднялись в квартиру Моско и спрятали в мешки самое ценное: столовое серебро, кое-какие украшения и, наконец, вещи Жоржа — те, что не вошли в чемодан.

Эвелина прихватила также книги, которыми школа наградила Жоржа, а Мишель, прокравшийся следом за матерью в квартиру Моско, забрал с камина свою наборную кассу. Все вещи снесли вниз и спрятали в комнате девочек, под кроватями. Мадам Кэлин с горестным вздохом заперла опустевшую квартиру. Все кончено — бедным Моско ничем теперь не поможешь.

Но у Эвелины Селье еще оставался тяжелый долг. Часам к шести, когда стало темнеть, она попросила Норетту разогреть ужин, а сама пошла к Жоржу, гостившему у Планке. Она нашла его в мастерской. Вооружившись огромной пилой, он изо всех сил старался распилить толстенную доску. Плотник с усмешкой наблюдал за ним.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказала мальчику Эвелина.

Жорж отвел ее в комнатку, в которой его поселили. Он молча выслушал ее взволнованный, бессвязный рассказ. «Сейчас он заплачет», — думала Эвелина, и сердце ее сжалось от боли за Жоржа. Но мальчик не плакал. Он только отвернулся к стене и долго стоял недвижимо, точно окаменев от горя.

— Их убьют? — спросил он наконец, по-прежнему не оборачиваясь.

— Нет, ни в коем случае, — ответила Эвелина. — Теперь не сорок второй год! Вот если бы их взяли тогда вместе с другими… А теперь уже победа близка! Наверно, их даже не успеют отправить в Германию!.. Их оставят во Франции, в лагере Дранси, а в Дранси вовсе не так уж страшно, — добавила она, краснея от собственной лжи.

— Значит, они вернутся?

— Да, вернутся.

Еле слышно вздохнув, Жорж прислонился к стенке головой.

— Спасибо, — сказал он тихо.

Эвелина не ответила. Она не стала утешать Жоржа, чувствуя, что всякая ласка или поцелуй были бы неуместны. Спустя несколько минут она поднялась и ушла, обещав Жоржу, что завтра утром его навестит Мишель.

Но как дальше быть с Жоржем? Оставаться у Планке он не мог: ведь со дня на день тот ждал свою дочку. Да и вообще Жоржу лучше было бы покинуть эти места — не ровен час, здесь начнет рыскать Стефан… И Эвелина решила отослать мальчика к своей матери. Туда хотели ехать родители Жоржа; наверно, они порадовались бы, что их сын найдет там приют. Но нельзя допускать ни малейшего риска. Жоржу не нужен паспорт — ему нет и двенадцати лет, — но у него могут потребовать продовольственную карточку. Вернувшись домой, Эвелина тотчас забежала к папаше Лампьону — спросить, не поможет ли он.

— Э, — сказал папаша Лампьон, — я бы с радостью вам помог, да только мы в нашей типографии совсем другим делом заняты… Мы подпольные газеты выпускаем, вот что… Но, послушайте, знаете что? Сходите-ка к нашему Жану!

— Как! — изумилась Эвелина. — К Жану?

— А вы не знали? С тех пор как он вернулся из тюрьмы, он уже не мог сидеть сложа руки. Жан теперь с головой ушел в работу! Я почти уверен, что он вам поможет… Сходите к нему — кажется, он сейчас дома.

Жан явно обрадовался случаю оказать помощь соседке. Нужна продовольственная карточка? Да у него их сколько угодно! Боевой центр, к которому он примкнул, организовал настоящую подпольную мэрию: здесь даже регистрировали браки.

— Завтра вечером все получите, — сказал Жан, приглаживая свои светлые волосы.

Назавтра он принес продовольственную карточку да еще раздобыл уйму дополнительных талонов — на хлеб, мясо, жиры. Жорж получит все, что ему необходимо. Мадемуазель Алиса, у которой был на редкость красивый почерк, взялась заполнить карточку. Сохранив инициалы Жоржа, она записала его под именем Жерара Муано и пометила, что он родился в Алжире, а проживает в IX округе Парижа, по улице Льеж. Карточка была совсем новенькая, блестящая, — мадемуазель Мари потерла ее об пол, чтобы это не было так заметно.

Оставалось переправить Жоржа в Аллье. При мысли о том, что он должен ехать один, у Эвелины сжималось сердце. Ведь теперь Жорж, как и Соланж, стал ее ребенком, и она за него в ответе. С большим трудом она нашла наконец женщину, которая взялась его сопровождать. Это была сестра молочницы; через три дня она должна была ехать в Монлюсон по каким-то своим делам. Женщина согласилась взять с собой Жоржа и даже обещала достать ему билет — ее муж служил на Аустерлицком вокзале.

В день отъезда Мишель зашел к приятелю проститься. Дождавшись, пока улица опустеет, они устроили морские гонки, пуская по сточной канаве кораблики из щепок мосье Планке. Мишель нарочно старался проиграть и охотно уступал Жоржу самые крупные щепки. Когда третий кораблик победоносно нырнул в водосточную яму, Жорж внезапно сказал:

— Я нагрубил маме, когда мы прощались. Не хотел, чтобы она меня целовала… Слушай, а ты правда веришь, что она вернется?

— Конечно, вернется, — подтвердил Мишель. — Да и мама моя это говорит…

— Верно, — повторил Жорж, — она так говорила…

В тот же вечер Жорж уехал с сестрой молочницы. Всю неделю Эвелина Селье не знала покоя. Хорошо ли она поступила, отослав мальчика в дальнюю деревушку? А вдруг что-нибудь стряслось с ним в пути — как же она об этом узнает? Ведь письма теперь почти не приходят. И вот наконец в квартиру постучался пожилой человек в черном костюме, с приветливым лицом. Он пришел рано утром — Эвелина как раз дошивала рубашку. Оказалось, что он из Монлюсона: привез вести от Жоржа. Он рассказал, что женщина, которая ехала с Жоржем, воспользовавшись пересадкой в Шато́-Ру, решила в какой-то лавке сменять цикорий на масло. Ее поймали жандармы и при обыске нашли в ее чемоданчике одиннадцать пачек цикория, а также другие дефицитные вещи. Один из жандармов начал было допрашивать Жоржа, и бедный мальчик, совершенно потеряв голову, горько заплакал. Жандарм нахмурился, несколько минут разглядывал мальчика, потом добродушно сказал:

«Слушай, паренек, ты что ж не садишься в свой поезд? Не видишь разве, что он вот-вот отойдет?»

Ему не пришлось повторять эти слова дважды. Жорж вскочил в последний вагон и уже без всяких приключений доехал до Монлюсона.

— Какой молодчина этот жандарм! — заметила Эвелина за обедом, пересказывая историю детям. — Уж, верно, он догадался, в чем тут дело! Теперь наш Жорж в безопасности. Вот уж бабушка его набалует!

— Он будет есть курицу? — наморщив свой маленький нос, спросил Фанфан.

— Да, конечно, и курицу, и сметану, и кроличье мясо… А уж сколько яблок у бабушки в саду!

Соланж захлопала в ладоши. Норетта радостно улыбнулась, но Мишель продолжал хмуриться. Без Жоржа ему было совсем плохо. Путь от дома до школы и обратно, который он теперь проделывал в одиночку, казался ему унылым и долгим. А в четыре часа, возвращаясь домой после уроков, он невольно глядел на лестницу, которая вела на верхний этаж, где прежде жил Жорж. Но теперь там больше не было Жоржа; квартира его друзей опустела, даже мебель и ту забрали немцы. Правда, мебель принадлежала хозяину квартиры — приятелю Моско, но господа из гестапо не желали считаться с подобными пустяками. Сердце Мишеля сжималось всякий раз, когда он представлял себе эту пустую квартиру там, наверху. По ночам, лежа в постели без сна, он придумывал, как лучше отомстить Стефану. Но через два дня после ареста супругов Моско Стефан исчез. Его родители, напуганные последней выходкой сына, вдруг поняли, что этот законченный маленький нацист может причинить им немало хлопот. И хотя они сами воспитали его таким, все же они решили спокойствия ради отправить его к родственникам в Турень.