Марина Москвина - Не наступите на жука

— Ты чувствуешь, как крутится Земля? — спросила Шура.

— Я чувствую, что мне «крышка», — сказала Женька.

— Верх канальства! — воскликнула Шура, когда узнала последние известия. Женька держала ее в курсе событий. — На фуфу берут! Надо спокойно все обдумать.

С этими словами Шура легла в постель и моментально уснула. У Женьки сна ни в одном глазу. От сердцебиения. Лежит и слушает — панцирная сетка кровати сердцу в такт: ТШ! ТЩ! ТЩ! Циклоп Мочало все-таки посеял в ней некоторую панику.

Где мои мама с папой? Чего они писем давно не шлют? Бросили, что ли? Другую себе нашли?

«Не поддаваться!» — думала Женька. Раз человек целенаправленно растит в себе милиционера, он должен сызмальства с презрением относиться к страху.

Она и в сочинении написала: «Хочу быть милиционером!» Правда, ошибка вышла из-за невнимания: в слове «милиционер» Женька пропустила слог «ци».

Что было! Затаскали к директору. Еще бы! Мечтать стать миллионером. И не простым, а с одним «л»!

Вот так рождается непонимание. От нежелания понимать. Невооруженным глазом заметно, как вокруг человека, даже иногда близкого, вырастает стена.

Мне кажется, в пику этому человеческому свойству, обрастать непрошибаемой стеной, древние китайцы воздвигли каменную стену — чудо акустики.

Толстая-претолстая! Говоришь сквозь нее — будь она прозрачной, — собеседника было бы еле видно, а слышно — хоть шепчись. Вот до чего люди, преодолевая преграды, хотят слышать друг друга и понимать.

Сто раз правы Сократ и Григорий Максович: другой человек — это ты. Любого оглоеда, черта драного можно понять и полюбить. Теоретически. Но практически в Мочалове для Женьки нет ничего достойного любви.

Зато Рома Репин!

Как-то в воскресенье Женька и Рома ходили в кино. Потом он пригласил ее в гости — познакомиться с папой и почитать любимую папину книгу «Шпионы в России».

Для Женьки не было такой уж радостью знакомиться с папой. Она встречала его в интернате. Григорий Максович, как видно, делал ему внушение. Женька дежурила по классу, а из учительской доносилось:

— Мой первоклассник Вася Забобонов знаете что сказал? «Кто выкозюливается и своим детям еды не подает, тот и маму съесть может!» — подумайте, прошу вас, не выкозюливаетесь ли вы?

— Папа хороший, — сказал Рома. — Просто у него жизнь не сложилась.

— Конечно, хороший, — кивнула Женька.

Пришли, а дверь заперта на два замка.

У Ромы ключ только от одного. Папы нет дома. А они жили на первом этаже.

— Буду ночевать в подъезде, — спокойно сказал Рома.

— Вот еще, — говорит Женька. — Я влезу в форточку и открою тебе дверь…

Она как раз проходила в фортку, а Рома — нет.

В это время какой-то бдительный пенсионер засек ее и позвонил куда следует. Примчалась милицейская машина, и Рому с Женькой и с книгой «Шпионы в России» забрали в милицию.

Там они проторчали полночи. Рома звонил папе, но тот отказался за ним явиться. Их вызволил Юрик. Он взял такси, отвез Рому с Женькой домой, накормил пельменями, сварил по чашке кофе, взбодрил как мог и снарядил в интернат.

— Старик! — сказал Юрик Роме. — Может, мне тебя усыновить?

— Валяй, — согласился Рома.

Ну и что, что Юрик старше Ромы всего на семь лет. Дело ведь не в этом, а в том, что счастливым надо побольше усыновлять несчастливых.

Или другой случай. Раз Григорий Максович пришел посидеть на уроке литературы. А Галина Семеновна вызвала Репина читать стихотворение, заданное на дом.

Все обалдели, как он это здорово читал. Григорий Максович сжал ладонями пылавшие от удовольствия и гордости за Рому Репина уши!

— Чьи это стихи? — спросила Оловянникова.

— Борис Пастернак, — ответил Рома.

— Что творят! — сказала Оловянникова Григорию Максовичу. — Я прививаю детям вкус к истинной литературе. Задала стихотворение «Два брата». Водовозова! К доске!

лихо продекламировала Верка.

— Вслушайтесь в эти строки! — воскликнула Галина Семеновна, выводя в журнале Водовозовой «пять», а Репину «три». — Вот гражданская поэзия, которая будет жить в веках. А всякие там Пастернаки и Цветаевы… Тьфу!

Может быть, Григорий Максович, уважающий всякое суждение, и промолчал, если бы не плевок. Очень он получился смачный. Несимволический.

— Галина Семеновна, — сказал Григорий Максович, не поднимая глаз, — я вас глубоко уважаю, однако попрошу ваш плевок… забрать обратно.

— Как же я его?.. Вы что? — Оловянникова с тоской поглядела на пол. Потом с испугом — на Григория Максовича. Потом взяла швабру и повозила ею около себя.

В такое же невменяемое состояние впал Григорий Максович, когда Рома Репин из магазина самообслуживания пытался утащить ватрушку.

— Я хочу, чтобы ты был человеком первого сорта! — кричал Григорий Максович.

— А я хочу быть второго.

— Но второго — мерзавцы и негодяи.

— Нет, мерзавцы, — отвечал Рома, — это пятого.

Вот он каков, Рома Репин: как в сказке — то жаба, то принц.

И все же — хорош гусь, не предупредил! И в гараже не пикнул. Понятно, кому охота связываться с Мочалом. Тюкнет, и никаких отпечатков пальцев. Мочало поди даже на ночь перчатки не снимает.

Мне часто снится один и тот же сон. Я стою у окна. Поздно, во дворе безлюдно, вдруг — рой, стая, толпа — над кем-то — сомкнулась, тихо разомкнулась и разошлась. А я в окне молчу неподвижно.

Долой мерихлюндию! А то от всех этих сомнений повеяло каким-то скудо… душием. Напустить на себя вид еще более устрашающий, чем у них, явиться в гараж и сказать этим гадам:

— Ну вы, старые носки! Попробуйте троньте еще хоть одну собаку!..

Будь что будет!

Сразу легче стало. Так бывает — навалится неразрешимый вопрос. И валтузит тебя, и мурыжит, и мучает. Ты не ешь, не спишь, не справляешься с ночью, от мыслей весь перекиснешь, и утро не в радость! Тогда есть один выход — решительней на что-то решаться!

Женька стала считать слонов, чтоб заснуть побыстрее и больше не думать о завтра. Пятнадцатый слон посмотрел на нее туманно и спросил: «Ты какой бы пуговицей хотела быть?» — «Серой, круглой, костяной, — ответила Женька. — А ты?» Но слон не успел ничего ответить.

— Женя! Путник! Проснись! — Это Шура трясла ее за плечо. — Придумала! — И она шепотом изложила блистательный и дерзкий план действий.