Колетт Вивье - Маленький театр

Вдруг она перестала сердиться, и лицо у неё стало добрым и ласковым. Она вскочила и подбежала к брату:

— Жерве, миленький, прости меня! Тебе очень больно?

Вместо ответа он обхватил руками шею сестры и прижался лицом к её плечу.

— У него, наверное, растяжение, — заметил Люка.

— Ну, это ещё полбеды… — отозвалась Мили. — Только не стой, голубчик, садись.

Она усадила Жерве, взглянула на него, и на глазах у неё появились слёзы:

— А как же представление? Ведь ты не сможешь играть? Что будет с отцом?

— Нет, я буду играть, — заупрямился Жерве. — Не плачь, Мили, ну, пожалуйста!..

— Не плачь больше, — повторял за ним и малыш Ле́о, уцепившись за фартук сестры.

— Хорошо, хорошо… — ответила она. — Простите мою несдержанность, но так устаёшь…

Люка смотрел на неё с сочувствием. Он достал из кармана стеклянный шарик и отдал его малышу. Тот радостно засмеялся.

— Вот и подружились, — проговорила Мили почти весело. — Малыш Лео хороший мальчик, и Жерве тоже хороший, как и все остальные. Бедняжка Жерве… Что же, пойду предупрежу папу…

— Пойдёмте с нами, мальчик! — пригласила она Люка. — А Жерве пока посидит здесь.

— Хорошо, Мили, — согласился Жерве.

Несколько скамеек, эстрада, полураздвинутый, выгоревший занавес; на эстраде порхает, раскинув руки, тоненькая девочка в красном платье, а на неё равнодушно смотрят два высоких паренька, одетые в пёстрые костюмы арлекинов. Лица у них бледные и недовольные.

— Флора, Валентин, Жиль, позовите папу! — распорядилась Мили.

— Он идёт, он идёт, — пропела Флора, продолжая кружиться.

Братья тем временем с любопытством рассматривали Люка.

На подмостки вышел толстяк с необъятным животом и большой лысиной, реденькие пряди свисали ему на уши. Щёки у него были одутловатые, цвет лица жёлтый, болезненный, но голубые глаза навыкат смотрели весело и по-молодому. На нём была зелёная полосатая рубаха, подпоясанная широким чёрным поясом, и чем-то он напоминал разбойника из забавной комедии.

— Ты насчёт спектакля? — спросил он у Люка. — А ну-ка, выкатывайся отсюда, молодой человек.

Но тон его сразу изменился, когда Мили сообщила ему обо всём случившемся. Как, Жерве не сможет играть? Да ведь это провал! А что будет с публикой, если отменить спектакль? А куда Жерве делся?

— Он там, около фургона, — ответила Мили. — Но ведь он…

Проспер Кастиль, не слушая, сбежал с эстрады и чуть не столкнулся с Жерве, ковылявшим ему навстречу.

— Жерве, ведь я велела тебе сидеть на месте! — крикнула Мили.

— Раз он пришёл, значит, он может ходить, раз может ходить, может и кувыркаться. Верно, Жерве? — сказал папаша Кастиль и вздохнул с облегчением.

— Да, пожалуй… впрочем, не знаю… — негромко ответил Жерве и, морщась от боли, опустился на лесенку, ведущую к эстраде.

Братья и сёстры подбежали к нему.

— Папа, видишь, как ему больно! — воскликнула Мили. — Пусть Валентин его заменит.

— Да этот недотёпа замолчит посреди фразы!

— Тогда Жиль.

— Ещё что выдумала! Да его унылая физиономия всех до слёз доведёт! Через четверть часа спектакль! — ужаснулся папаша Кастиль, вытаскивая из кармана огромные часы. — Провал, полный провал!

И он стал бегать по сцене, обхватив голову руками и что-то бормоча себе под нос. Впрочем, никто, кроме Мили, не обращал на него внимания.

Но вдруг раздался его громкий возглас, и все встрепенулись. Господин Кастиль вертелся вокруг Люка, осматривал его со всех сторон, как барышник, оценивающий скот для продажи. Вот он схватил мальчика за руку и объявил:

— Всё пойдёт как по маслу. Друг мой, вы — замена Жерве.

— Замена Жерве? — изумился Люка. — Но ведь я…

— Никаких «но»!.. И осанка у вас подходящая и вообще в вас что-то есть. Я это сразу заметил.

— Папа, да что с тобой? — воскликнула Мили. — Об этом не может быть и речи! Пригласи его посмотреть представление — милости просим! Но нельзя заставлять его играть! Нет-нет, пусть играет Жиль!

— Жиль? Никуда он не годится!.. Никаких разговоров! У нас всего… девять минут. Валентин! Неси костюм своего братца.

Валентин не спеша пошёл за костюмом.

— Нет, играть я не буду, — твёрдо заявил Люка.

Он и сам не знал, смеяться ему или сердиться. Не нравился ему этот суетливый толстяк: думает только о своём дурацком театре, даже не посочувствовал Жерве, ну, а его предложение просто какая-то нелепость. Люка, с трудом удерживаясь от смеха, хотел спуститься с эстрады. И тут он встретился взглядом с Жерве. Многое прочёл он в его глазах: усталость, страдание, просьбу.

— Останься, пожалуйста, — шепнул Жерве.

Сердце у Люка было доброе: он помог сегодня Жерве, что ж выручит его и ещё раз. Он кивнул в знак согласия. Жерве обрадовался, крепко пожал ему руку.

— Только мне надо уйти в пятом часу, — заметил Люка. — Меня будет ждать брат.

Господин Кастиль похлопал в ладоши.

— Хватит болтать! Дай-ка мне домино, — обратился он к Валентину. — Длинновато. Придётся кое-где заколоть булавками. Флора, займись-ка этим делом.

Девочка работала с таким усердием, что изрядно исколола булавками новоиспечённого актёра. Тем временем Жиль и Валентин проверили, всё ли на месте. Всё тут: стол, стулья, грифельная доска, кусок мела. Их угрюмое молчание не вязалось с радостным оживлением младшей сестры. Отец семейства кружил вокруг Люка, как пчела, и бессвязно пересказывал ему сюжет пьесы. Люка понял лишь одно: он первым должен выйти на сцену и написать на грифельной доске фамилию: Дюронше́ль.

Таинственный, несуществующий Дюроншель, выдуманный учениками, проделывает в классе разные уморительные шутки, он якобы виновник всех проказ.

— Словом, всё пойдёт как по маслу, — заключил отец семейства, вытирая лысину носовым платком сомнительной чистоты. — Запомни: твоё имя Жерве… Ты, конечно, умеешь делать кульбиты? Покажи.

Люка ловко перекувырнулся раз, два, три… После четвёртого кульбита господин Кастиль объявил, что он вполне удовлетворён, и взглянул на часы:

— Без пяти три! Все по местам! А ты, калека, садись в угол.

Всё пришло в движение. Жерве, ковыляя, спустился с эстрады. Валентин побежал к палатке продавать билеты, Жиль лениво размахивал колокольчиком, а Флора вытащила из «зрительного зала» Лео — он там катал стеклянный шарик.

— Семь… девять мальчиков… одиннадцать, нет, двенадцать девочек, а вон и ещё идут, — шептала Флора, заглядывая в щёлку.

Люка уже начал жалеть, что согласился выступать. Что он будет делать? Что говорить? Ведь он понятия не имеет о роли!