Жанна Земкаюс - Про Чира и других [Рассказы]

— Ну, живет, ну и что? — Аленка всегда берет криком, когда в душе считает себя неправой.

Оказывается, было так. Сорочьи гнезда недалеко от поселка, в сосняке, нашел соседский Виталька, он же постоянный поставщик корма Чиру. Отправились туда пять человек. Вскоре у каждого в руках было по сорочонку. А взрослые сороки летали над самыми головами ребятишек и отчаянно кричали. Их откуда-то набралось много, и мстители уже стали побаиваться, как бы им самим не досталось от ошалевших с горя птиц.

Птенец, который достался Аленке, вел себя спокойно, из рук совсем не рвался, был теплый и тяжеленький. Они с Виталькой подошли к реке.

— Утопим? — мигнул Виталька. У него привычка такая — мигать, где надо и не надо, и носом швыркать. — А чё на них смотреть? — Виталька размахнулся и бросил своего сорочонка в воду. Тот упал близко у берега, крыльями захлопал по воде, чтобы плыть.

— Что ты делаешь! — закричала Аленка. — Он же утонет у тебя. Хватай скорее!

Виталька схватил сорочонка за крыло, отряхнул от воды и — за пазуху мокрого.

— Ты чё кричишь? Сама же говорила, — начал Виталька, предусмотрительно отбежав в сторону, прижимая рукой рубаху, чтобы не выпал сорочонок.

— Я тебе дам — сама. Ишь, какой фашист нашелся.

Пока они переругивались, другие ребятишки убежали домой и каждый, как великую ценность, прижимал к груди сорочонка.

— Я своего выучу разным штукам, — похвастал Виталька, когда они уже мирно шли к поселку.

— Ах, держите меня, он — выучит, — Алена все еще не могла простить Витальке его поступка и поэтому ехидничала над ним вовсю. — Я вот действительно выучу. Он будет совсем ручной, ну, как собака, например.

Так сорочонок появился в сараюшке.

Он и правда стал ручным: хотя теперь летает, где вздумается, дом всегда помнит. И хорошо знает имя свое — Бориска.

Лето. Скворечники опустели. Молодняк живет в лесном приволье, а на улицах поселка снуют суматошные воробьи.

Чир затосковал. У него вдоволь еды, уютное гнездо, а его сверстники сбиваются в веселые стаи, летают на кормежку или так просто летают вечерами, готовя крылья к большому перелету. А Чир спит в шапке.

В безветренные дни Аленка выносит его на полянку. Он уже неплохо подлетывает и с каждым днем летает все лучше, все охотнее. Но стоит Аленке, потеряв его из виду, позвать: «Чир, Чир!» — он возвращается тотчас к ней со свистом: «Здесь я! Здесь!»

Аленка идет домой. Чир сидит у нее на плече, деловито перебирая перышки крыльев. Ласточки высоко в небе, значит, и завтра — вёдро.

Притащила Аленка для Чира дерево — большую березовую ветку. Мы прибили ее в простенке. В комнате запахло свежестью березняка. Но листья у берез уже твердые, и цвет их, совсем недавно такой яркий, теперь кажется усталым. Уходит лето, уходит. Пусть Чир привыкает спать на дереве. Он весь вечер прыгал с ветки на ветку. И уснул, усевшись на самую тонкую веточку. Так безопасней — это подсказывает древний, веками испытанный инстинкт.

У птиц сон зыбкий. Полусон-полудрема, ожидание рассвета. Ночью страшно. Хищные ночные птицы летают на неслышных крыльях, на бесшумных лапах крадутся звери. Птицы, не спите крепко, не спите.

На тонких гибких ветках сидят ночью птицы — ждут рассвета. Чир тоже до утра сидел на березовой ветке, спрятав голову под крыло.

— Надо Чира отпустить, — сказала я утром Аленке. — Он должен жить в стае и улететь на зимовку в жаркие страны. Таков скворчиный закон.

А ей жалко — пусть еще побудет дома. Весь день Чир простоял на подоконнике, уткнув нос в стекло. Вечером я сама понесла его на поляну. Пусть улетит, если хочет. Только что прошел короткий, «слепой» дождь, и дорожные колеи наполнились водой. Чир запрыгнул в воду по брюшко. Купаться он любит. Поплескался вволю, выпрыгнул на сухое, отряхнулся, перебрал перышки. Все проделал, как это и подобает взрослой птице, — уверенно и ловко.

Потом долго летал над поляной кругами, высоко. Я позвала — он будто и не слышит. Пошла домой с мыслью: что Аленке-то скажу? Вернулась обратно. Еле дозвалась. Чир прилетел со стороны леса.

И опять он ночевал на своем дереве. А листья уже повяли, и в комнате пахло березовым веником… Днем мы собирали с грядки огурцы, а Чир, бегая по борозде, что-то склевывал. Потом откуда-то взялся черный скворец. Наш был еще бурым, хотя ростом ничуть не меньше взрослой птицы. Прилетевший коротко посвистывал и к нашему Чиру выказывал явное дружелюбие. Мы с Аленой замерли у грядки. Неужели вернулась мать Чира? Как знать.

Бурый и черный побежали рядком вдоль грядки, склевывая невидимое нам, и тихонько пересвистывались. В конце грядки разом поднялись в воздух.

— Чир! — чуть не крикнула я. Аленка шмыгнула носом, но тоже сдержалась.

Чир и черный скворец летели к лесу, и не угадать было, какая из птиц — наш любимец.