Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

Не было только ребят из нашего класса. Но вот мы заметили их. Они, запыхавшись, бежали с картами, с таблицами, со схемами и кассетами диапозитивов… Хотели было втиснуться в процессию, но не смогли.

Мы направились к ним.

- Подождите, пока все пройдут, - посоветовали мы, - присоединимся к процессии в конце.

- Хорошо, - согласились мы.

- А зачем вы взяли с собой все эти вещи?

- Мы ведь всегда провожали его с картами.

Долго ждали мы, но никак не могли дождаться конца этой траурной процессии. Поэтому мы двинулись вперед рядом с процессией. К счастью, улица была пустая, и никто не мог заглянуть нам в лица.

Рядом с нами шагали двое мужчин в трауре. У одного из них из-под плаща выглядывал докторский халат и из кармана торчал стетоскоп. На втором была мантия прокурора. Они тихо переговаривались.

- Значит, ты его обследовал? - услыхали мы.

- Я присутствовал при его смерти.

- Стало быть, ты уверен?

- Да, он умер не естественной смертью.

- И что ты об этом думаешь?

- Это убийство.

- А их поймают?

- Вполне возможно. Убийцы часто приходят на похороны своих жертв. Милиция уже ждет…

Мы испуганно огляделись по сторонам. И действительно, за каждым деревом притаились милиционеры, они внимательно всматривались в участников процессии, а лица некоторых даже освещали фонариком.

Сердце, как молот, билось у меня в груди, но идти с каждым шагом становилось все труднее, ноги были словно ватные. Внезапно меня ослепил яркий свет.

- Вот один из них, - закричал кто-то. - Хватайте убийцу!

- Нет! Нет! - крикнул я в испуге. - Я не убийца! Я хотел броситься бежать, но бесчисленная толпа прежних учеников Алкивиада бросилась за мной с палками и зонтиками в руках…

- Что случилось? - услышал я голос отца. Он стоял надо мной в длинной ночной рубашке и пытался поднять меня с пола. Горел свет.

- Алкивиад умер, - прошептал я.

- Какой Алкивиад? - Отец смотрел на меня с беспокойством.

Только теперь я окончательно пришел в себя и смутился. Я обозлился на отца за то, что он застал меня в таком положении.

- Что это тебе приснилось? - спросил отец.

- Ничего… просто… я разучивал роль… роль убийцы. Ты разве не знаешь, что я сейчас играю в нашем театре… спроси у Шекспира.

- У Шекспира? Да ты что - бредишь?

- Я хотел сказать у Юлиуша Лепкого из десятого… Мама всегда хотела, чтобы я стал актером, вот я и учу…

- В темноте? На полу? Ночью?

- Ночью? А который сейчас час?

- Четыре.

- Я теперь всегда буду вставать в четыре… Жизнь слишком коротка, чтобы так долго спать.

- Хватит с меня твоих штучек! - обозлился отец. - Сейчас же марш в постель! А матери я скажу, чтобы она сходила с тобой к невропатологу.

Я снова улегся в постель, но больше не заснул.

Ранним утром, когда я еще лежал в постели, ко мне пришел Засемпа.

- Я хотел тебе что-то сказать, - начал он неуверенно, - я думал, что ты уже встал.

- Нет, пока еще лежу.

- Как тебе спалось?

- Отлично. Мне приснился приятный сон.

- Приятный? - Засемпа поглядел на меня с изумлением.

- О, да. Мне приснился танец. Бал выпускников школы. По этому поводу Венцковская зажарила всю свою птицу и подала ее на стол. Вонтлуш Первый играл танцевальные мелодии на контрабасе. Было очень весело. Дир танцевал со Жвачеком, Рончка - с вице-министром.

- А Алкивиад?

- Перестань ты меня мучить своим Алкивиадом.

- А ты разве не думал о том деле?

- О каком?

- Об Алкивиаде? Я рассмеялся.

- Я? Пусть конь Цицерон думает - у него голова большая. Я не могу брать на себя ответственность за халатность гога. Наше дело вытворять разные штуки, а задача гогов - нам не верить и мешать.

Засемпа был потрясен.

- Я не знал, что ты такой, Чамча.

- Какой?

- Черствый.

- Я не вижу причин, чтобы раскисать. Что, собственно, произошло? Мы просто вернулись к исходному пункту. Сыграем в макао?

Засемпу даже передернуло.

- Что-то у меня нет охоты.

- Засемпа, ты разложился. Я не думал, что на тебя это так скверно подействует. Ты наверняка плохо спал. У тебя красные веки.

Засемпа смутился:

- У меня всю ночь болел зуб.

- Это очень огорчительно, - сказал я.

- Ну, я, пожалуй, пойду, - пробормотал Засемпа.

- Иди, - сказал я. - Нет, погоди! Я не могу отпускать тебя в таком состоянии. Что ты намерен сегодня делать? Мне кажется, что тебе следовало бы поразвлечься. Небольшой гигиенический нагоняй пошел бы тебе на пользу. Может, пойдешь к тем, из Элка?

- Ты что - с ума сошел? Зачем?

- Разыграешь этих пентюхов. Скажешь им, что тебя прислали, чтобы ты проводил их в музей. Отправишь всю компанию в музей, и нас оставят в покое. А еще лучше - погрузи их на пароход и пусти вниз по течению до самого Плоцка. Или вверх до Черска. Посетишь заодно еще раз крестьянина-археолога - посмотришь, а вдруг этот добрый дяденька выпахал что-нибудь новенькое… Можно, правда, еще похитить Алкивиада. Как ты полагаешь?

- Что у тебя за мысли, Чамча? - Засемпа испуганно попятился к двери. - Я тебя не узнаю! Ты, наверное, тронулся от переживаний.

- Подожди, ты ведь хотел мне что-то сказать.

- Нет, теперь уже не хочу.

- Я вижу, у тебя все еще болит зуб.

- Привет!

- Привет, и советую сходить к зубному!

Как только двери за ним захлопнулись, я вскочил с постели, торопливо оделся и, оглядываясь по сторонам, чтобы не наткнуться на кого-нибудь, помчался в школу.

Алкивиада я застал в маленьком кабинетике рядом с учительской. Увидев, что он один, я с облегчением перевел дух. Уроки только что начались, и все преподаватели уже разошлись по классам.

- Добрый день, пан учитель.

- Кто это? - Он даже не поднял головы, склоненной над кипой тетрадей.

- Чамчара из восьмого «А».

- Что? Уже? Экскурсия ведь только в десять.

- Да, пан учитель, но я… я… - Я замялся.

- У тебя какое-нибудь дело?

- Вроде этого… - Я переминался с ноги на ногу. - Я как раз пришел…

- По поводу эпидиаскопа? Завтра у нас будет небольшой материал по Помпее.

- Дело не в эпидиаскопе…

- Я знаю, вы предпочли бы фильм, но на этой неделе не получится. Зато в понедельник…

- Я не по поводу фильма, а по поводу…

- По поводу кружка? Не волнуйся, мой мальчик. В кружках поначалу всегда бывают трудности, но потом все как-то утрясается.

- Конечно, пан учитель, но не в этом дело… это скорее касается вас, пан учитель.

- Вопрос касается нашего договора? - спросил он, перекладывая тетради.

- В некотором смысле.

- У вас какие-нибудь претензии? - Он говорил, все еще не глядя на меня. - Возможно, я что-нибудь упустил, в чем-то отклонился, забыл о чем-нибудь или чего-нибудь не заметил? -Заранее прошу прощения, мой друг. Я, Чамчара, превратился в титана труда. Видишь ли, я заключил дуумвират с восьмым «Б» и наверняка заключу его также и с классом «В». По нашей школе разгуливает ветер истории, как выразился наш дорогой директор. К сожалению, ветер - это мука для мельниц. Погляди-ка на эти исторические работы. В каждой из них по меньшей мере десять страниц, а есть и по двадцать. И я являюсь той мельницей, которая должна перемолоть весь этот урожай…