Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

Я смотрел на него с сочувствием. Его разговорчивость и оживление свидетельствовали о том, что он сегодня в великолепнейшем настроении. «Как же мне ему признаться», - подумал я с тревогой.

А он тем временем продолжал:

- Да, мой дорогой Чамчара, а тут еще приближается конец четверти, и у нас каждый день собрания, но окончательно прикончат меня экскурсии. Все легионы позавидовали Восьмому. Ими овладел дух странствий, что отнюдь не удивительно, поскольку сейчас весна. Однако то, что происходит этой весной, совершенно немыслимо. Не думается ли тебе, что такая весна достойна того, чтобы быть воспетой в эпопее, подобной «Пану Тадеушу»? К сожалению, мой дорогой мальчик, я подозреваю, что мне суждено увидеть лишь одну такую весну по той простой причине, что я, пожалуй, ее не переживу…

Я содрогнулся.

- Пан учитель…

- Ты вздрогнул, Чамчара. Ты чем-то взволнован, мой мальчик. Возможно, ты вообразил, будто я сейчас намекнул на Пуническую войну, которую я веду с пани Калино за зал на втором этаже, аннексированный жалкими географами. О нет, не бойся! Ганнибал в юбке не сможет победить! Если я чего и опасаюсь, то только того, что паду жертвой «supplicium rotae» сиречь - колесования. Как тебе известно, во времена средневековья это была самая распространенная пытка. Несчастную жертву привязывали к колесу… Пытка эта, правда, в более утонченном виде сохранилась и до наших дней. Я предчувствую, что меня ожидает именно такой конец. С той только разницей, что меня будут привязывать ко многим колесам и кружкам одновременно, поскольку в старших классах организованы два новых кружка историков. Юноши эти настроены весьма агрессивно. Они решили пересмотреть некоторые традиционные взгляды. И, видишь ли, Чамчара, я трепещу от страха. Пересмотр традиций, перелицовка их - вещь опасная, не все можно перелицовывать. Но разве можно гасить научный огонь в молодых сердцах? Это было бы очень жестоко. Это все равно что ломать ветви на цветущей яблоне.

Алкивиад наконец поднял голову от тетрадей и с пером в руке, так и застывшим в воздухе, загляделся на цветущий сад.

Я смотрел на него с сочувствием. Несчастный даже не подозревал, что через минуту все его спокойствие будет уничтожено более основательно, чем Карфаген.

- Я очень сожалею, - сказал я, - но дело здесь вовсе не в каком-нибудь нарушении или отклонении с вашей стороны, пан учитель.

- А в чем же дело?

- Просто в связи с сегодняшней экскурсией я хотел бы…

- Понимаю. Ты хотел бы предложить свой маршрут.

- Нет, я, скорее, хотел бы кое-что объяснить… - Я опять запнулся…

- Какие-нибудь неясности?

- Здесь, скорее, ошибка.

- Что-нибудь не получается? Какие-то трудности?

- Назовем это беспокойством..

- Беспокойство перед экскурсией?

- Да.

- Научное беспокойство - это процесс творческий, - спокойно заметил Алкивиад.

- Я боюсь, что наше беспокойство не носит научного характера.

- Следовательно, беспокойная совесть?

- Это можно назвать и так. Дело в том… - Я откашлялся. - Я не хотел бы, чтобы вы, пан учитель, меня неправильно поняли и подумали о нас плохо… Дело в том, что мы в самом начале учебного года предприняли некоторые тактические маневры.

- Тактику очень высоко ценили уже в древности.

- Совершенно верно, пан учитель, так вот мы как раз и исходили из тактических соображений.

Кто-то постучал в двери учительской.

- Посмотри, кто там, и скажи, чтобы мне не мешали, - сказал Алкивиад.

Я пошел в учительскую, открыл двери и оказался лицом к лицу с Засемпой, Пендзелькевичем и Слабым.

Мне сделалось плохо. Все они смотрели на меня враждебно.

- Вот он! - проворчал Пендзель. - Значит, он все-таки здесь!

- Я подозревал, что он способен это сделать! - Слабый даже засопел от возмущения. - Все на нас сваливает!

- Хочешь за наш счет выйти чистеньким перед Алкивиадом? - прошипел Засемпа. - Значит, так? Когда я был у тебя, ты всячески выкручивался!… А сам потихоньку… Ты же предатель! Жулик!

- Чамча всегда был двуличным, - сказал Слабый.

- Я вам все объясню, - простонал я, - только дайте мне хоть слово сказать! Я решил пожертвовать собой. Мне не хотелось вас впутывать, и я решил, что сам все утрясу.

- Ты подло врешь, Чамча! Сегодня утром ты проявил полное отсутствие человеческих чувств, показал свой отвратительный моральный облик!

Не обращая внимания на мои протесты, они ворвались в кабинет.

- Пан учитель, - вопили они, - что здесь делал Чамча?

- Чамчара пришел сюда донимать меня.

- Он… он уже сказал вам?

- Кое-что.

- Вы ему не верьте, пан учитель! Мы не имели в виду ничего плохого. Мы исходили исключительно из тактических соображений, - брякнул Засемпа, поглядывая на меня исподлобья.

- Дипломатических, - добавил Пендзель.

- Гигиенических, - добавил Слабый.

- То же самое говорил и Чамчара, - растроганно вздохнул Алкивиад, возвращаясь к своим тетрадям. - Но я так толком и не пойму, что вам нужно.

- Дело в том… собственно говоря, дело в том, что… - начал было Засемпа и запнулся.

- Видишь, пижон, ты уже заткнулся, - прошептал я, оттаскивая Засемпу за рукав назад. - Нечего вам было и соваться сюда, я бы все сам утряс.

- Все рассказал бы? По-честному? - Он все еще колебался, глядя на меня.

- В таком положении Алкивиада может спасти только наше признание. Иначе он, как несмышленый младенец, шагнет в пропасть.

- А когда я хотел сегодня утром с тобой как раз об этом потолковать, ты вообще не хотел разговаривать, валял дурака и проявлял моральное разложение.

- Это правда. Я проявил моральную слабость потому, что не хотел, чтобы вы приперлись сюда и морочили голову Алкивиаду. Это претит моему взыскательному слуху. К тому же необходимо обладать хоть небольшими политическими способностями и дипломатическим тактом, на которые боженька для вас поскупился.

- Это что еще за диспуты? - встревожился наконец Алкивиад.

- Мы как раз разрабатываем линию поведения, пан учитель, - ответил я.

- И долго это будет продолжаться?

- Мы уже готовы. Так вот, дело в том, что мы действовали умышленно.

. - Да, вполне умышленно, - крякнул Засемпа.

- И планомерно, - добавил я.

- Преднамеренное или умышленное действие, - спросил Алкивиад, не отрывая пера от бумаги, - это означает заранее обдуманное действие.

- Можно это и так назвать, - согласился я неуверенно.

- Итак, преднамеренная учеба? Это мне нравится! - воскликнул Алкивиад.

- Не совсем учеба, - кашлянул я, - скорее, совсем наоборот. Нам нужно было средство.

- Средство, способ или модус, - растроганно повторил Алкивиад. - Но какое средство?

- Средство, или иначе - СОТА.

- СОТА, или иначе - дрейф.

- Дрейф - иначе беззаботное плаванье по глубинам истории.

- И отклонение от курса.

- Нам это показалось полезным.