Эдмунд Низюрский - Средство от Алкивиада

- Занимательным.

- Продуктивным.

- Но у нас все же имеются некоторые опасения, что наши знания, так сказать…

- Это значит, что они не…

- Не упорядочены?

- Вот именно, это я и хотел сказать, пан учитель. Они неупорядочены и недостаточны. Одним словом, эта экскурсия…

- Эта прогулка с нашими гостями из Элка…

- Она не может состояться в нашем обществе.

- А-а-а… - указал Алкивиад и наконец положил ручку.

Это было очень длинное «А». Наступила минута тревожной тишины. Первым заговорил Алкивиад:

- Ваши сомнения показывают вас в наилучшем свете.

Мы удрученно переглянулись. Он все еще не осознал опасности положения.

- Пан учитель, - простонал я, - я буду краток. Мы не учились. Мы дрейфовали. Это все было дрейфом.

Алкивиад некоторое время помолчал.

- Конечно, мы можем назвать это и дрейфом, - сказал он. - Это очень удачная формулировка. Но кто же осмелится утверждать, что дрейф не является научным методом и что он не приносит пользы науке? Многие открыватели, особенно Амундсен и Нансен и другие исследователи Севера намеренно клали свои суда в дрейф - и это с научными целями. Когда я совершаю дрейф по просторам истории, влекомый течениями вопросов, то не только знакомлюсь по пути с фактами и историческими событиями, но и увязываю их в причинную цепь, начинаю понимать направление и смысл изменений. А ведь это и есть самое главное. Мы прикусили языки.

- Дрейф - вещь опасная. Можно напороться на мели и скалы, потерять много времени, заблудиться и все перепутать.

- Правильно, но ведь я все время стоял на мостике, - сказал Алкивиад, - и, можно сказать, мой друг, что я не спускал взора с компаса и все время справлялся о положении судна. Но все шло нормально. Течения влекли нас в полезных, с научной точки зрения, направлениях. Ведь это и входило в условия нашего договора. Я ведь откровенно сказал, что буду рассматривать вас, как свободных искателей истины. Поэтому я и не мог отказываться от вашей инициативы. Это было бы и вредно и бессмысленно. Ваш моральный уровень, ваш живой интерес и, осмелюсь сказать, ваша любовь к истории, гарантировали удачный исход эксперимента. В конце концов, - Алкивиад нескромно хмыкнул, - можно было предвидеть, что в этом триумвирате я в любом случае сохраняю за собой место Цезаря. Нет, я решительно не вижу, чтобы мы в чем-нибудь отошли от условий договора,

Засемпа горестно усмехнулся.

- Все это, конечно, так… но… если бы вы знали… Ведь все дело в том, что вы заключили с нами соглашение, потому что вы думали, что мы знали, иначе вы не решились бы… Вы ни за что не решились бы…

- Но ведь вы же знали.

- Ничего мы не знали. Катон свидетель - ничего.

- На самом деле? И ты, Чамчара, тоже?

- Чтобы узнать, что такое ахиллесова пята, мне пришлось лазить в энциклопедию.

- А вы, Пендзелькевич и Слабинский?

- Мы знали только о первых Пястах, потому что нас заставили их вызубрить для дрейфа.

Алкивиад застыл в неподвижности. Я подумал, что нам хоть на этот раз удалось сломить его, но оказалось, что он застыл совсем по другой причине. Неожиданно он встал и приблизился к нам с таким видом, с каким подходят к ценным и очень редким экспонатам.

- Но ведь в таком случае это сверхъестественно! - воскликнул он. - Вы совершили поступок неслыханный в истории нашей знаменитой школы. Вы достойны восхищения!

- Восхищения? - Мы остолбенели. - Почему мы?

- Потому что, ничего не зная, вы впитывали знания в рекордно короткий срок и без какого-либо принуждения.

- Но мы ведь ничего не выучили, - заволновался Засемпа.

Но Алкивиад только снисходительно усмехнулся.

- Я уже сказал, что ваша скромность достойна всяческих похвал. Между нами говоря, директор тоже считает, что вы ничего не знаете, и именно поэтому мне так хочется публично продемонстрировать ваши познания.

У нас опустились руки. Все идет прахом. Слепой человек! Упивается успехом в гордыне своей. Тут уж ничего не поделаешь.

- Пан учитель, не делайте этого, - заговорили мы все, как по команде, - мы и в са-мом де-ле ни-че-го не зна-ем.

- Такая самоуверенность, друзья мои, обманчива! - воскликнул Алкивиад. - В глубине веков только один философ отважился заявить «я знаю только то, что ничего не знаю», но вы не имеете никакого права повторять это вслед за ним, поскольку вы все же не философы. Больше скромности, друзья мои! Вы не хотели учить? Согласен. Но утверждать, что вы ничему не научились - это уже излишняя самоуверенность! Вы ведь не непромокаемые. Знания просачивались в вас незаметно, как яд. Вы дышали наукой, купались в океане знаний, не говоря уже о том, что вы подвергались облучению! Когда вы находитесь на солнцепеке, вы загораете, хотите вы этого или нет, думаете об этом или нет. Что же говорить о том из вас, кто умышленно подвергает себя действию солнечных лучей, если вы к тому же любите солнце! А мне показалось, что, в конце концов, историю вы все-таки любите.

- Вы в этом уверены, пан учитель? - зашмыгали мы носами.

- Уверен, как уверен был Галилей, когда он утверждал, что Земля вертится.

Мы вздохнули и, окончательно растерянные, уже не предпринимали попыток продолжать борьбу. Вера этого человека могла сдвинуть с места горы.

- Хорошо, - сказал Засемпа, - мы можем пойти на эту…

- Прогулку с обследованием, - подсказал ему Алкивиад.

- Прогулку с обследованием, - повторил почти что со слезами в голосе Засемпа, - но если мы влипнем, то мы не виноваты. Мы вас честно предупреждали… Мы умываем руки.

- Это как раз будет очень кстати, - сказал Алкивиад, бросив взгляд на черные ногти Засемпы.

Засемпа торопливо спрятал руки в карманы.

В качестве места казни для начала было выбрано Краковское предместье. Мы вышли из автобуса около Академии искусств и с лицами висельников тронулись вслед за Диром, Шекспиром и Алкивиадом. Шекспир все время усмехался себе под нос, нагоняя на нас еще большее уныние. Рядом, под опекой своего преподавателя, топали доверчивые ребятишки из Элка. Честное слово, нам даже жалко стало, что они заполучили таких проводников, как мы. Выглядели они вполне симпатично и наверняка были достойны лучшей участи.

Дир остановил нас на углу Трембацкой и Козьей и указал на стоящее там здание.

- Может быть, Слабинский скажет нам что-нибудь относительно этого памятника архитектуры и расскажет о его исторической роли.

- Это Саксонская Почта, - ответил Слабый без запинки.

Я вздохнул с облегчением. Приговор был отсрочен. Пока что счастье сопутствовало нам. Пристрастием Слабого была филателистика, и он уже когда-то запускал Морского Змея на тему о роли почты в истории.

Благодаря этому мы целый урок дрейфовали по столетиям, обсуждая способы общения людей на расстоянии с самых древнейших времен и до наших дней. Ничего, Слабый как-нибудь выкарабкается.