Эвелине Хаслер - Адам, Сюзанна и другие герои

Железная дорога соединяла деревни их долины, а возле начальной и конечной станции были расположены два небольших городка. Только радио помогало представить, как велик мир. Круглое, черное, оно висело высоко на стене в большой комнате.

Адам жил в очень старом доме — ему, может, было уже даже больше ста лет. Дом этот принадлежал его отцу, отцу он достался от деда, а тому — от его отца. В их деревне многие жили в таких старых домах — дети вместе с престарелыми родителями. Вся жизнь протекала на немощеных деревенских улицах, где стояло всего несколько десятков домов.

Когда отец входил в комнату, он заполнял собою весь дверной проем — и в высоту, и в ширину. Он входил, и это значило: «Внимание, я здесь!» Адам чувствовал себя как-то увереннее в присутствии отца, словно бы под защитой, и в то же время совсем маленьким и слабым.

На этот раз Адама сильно заинтересовали отцовы черные брюки. Таких он еще ни у кого не видел. Черные-черные, а по бокам ярко-красные полосы. Отец вошел в спальню, открыл платяной шкаф и достал из него китель, тоже черный с ярко-красными полосами. Только полосы тут — на рукавах. Желтые пуговицы сверкают как золотые звезды. А на пуговицах — выпуклый рисунок: пламя. Вот бы и ему такой костюм, только поменьше. Или хоть пуговицу такую, ярко-желтую, с пламенем!

Адам отступил на два шага. Отец теперь застегивал пояс, широкий, черный, а на нем три красных полосы и на железном крючке черный кожаный футляр, сверху широкий, а книзу все у же. Там внутри топорик, это уж наверняка. Отец снял с верхней полки шкафа шапку, украшенную тремя полосами, не то желтыми, не то золотыми. Адам в восхищении подошел поближе к нарядному великану. Но отец уже надел шапку, повернулся к двери и вышел из комнаты.

До сих пор у Адама еще не было случая показать отцу, как он ему нравится. Да он и не решался. Что-то было в лице отца, не позволявшее вот так просто взять да и подойти. Оно было суровым и замкнутым. Лишь возле входной двери Адам наконец набрался храбрости и тихонько дернул отца за край кителя. Ему давно хотелось его потрогать, но сейчас у него была на то веская причина: отец забыл свой рожок. Огненно-желтый, он висел на крючке в коридоре на ярко-красном шнурке. Отец отрицательно покачал головой. Адам немного обиделся. Значит, отец считает его таким глупым? Даже не объяснит толком, почему уходит сегодня без пожарного рожка…

И все же Адам еще раз попытался приблизиться к блеску и величию отца. Он ухватился за черный кожаный футляр. А вдруг отец возьмет его с собой! Но отец сказал и дружелюбно, и тоном, не допускающим возражений:

— Тебе там делать нечего. Побудь дома.

Дверь захлопнулась, и Адам остался в передней. Он побежал в спальню, открыл шкаф. У него еще оставалась маленькая надежда — найти блестящую ярко-желтую пуговицу с пламенем.

Мать была, видно, чем-то расстроена — глядела отсутствующим взглядом, поджав губы. Адам не мог понять, почему она так огорчилась, ведь он-то остался с ней!

Она взяла веник, стала подметать пол. И так орудовала веником, будто хотела выдолбить доски. Адам принес совок, собрал сор, высыпал в ведро. Мать ничего ему не сказала, она вроде и не замечала, как он старается. Ну да, мысли ее сейчас далеко. Адам понимал это.

Он сел рисовать. Нарисовал большое дерево, а под ним дом. Маму он усадил под дерево, в тень. Потом взял красный карандаш, повесил яблоки среди листвы, хотя это была липа. На самую нижнюю ветку посадил птицу. Она пела, раскрыв клюв.

Рассмотрев свою картину, он понял: чего-то тут не хватает. Нарисовал еще одно, очень большое яблоко. Оно упало маме на колени — прямо с ветки.

Крепко держа рисунок, он забрался к маме на руки и начал ей все объяснять. Она полюбовалась красивым деревом, обрадовалась, что ей досталось такое большое яблоко. Только Адаму все казалось по ее голосу, что она с трудом заставляет себя радоваться. Но вот она притянула его к себе, крепко обняла. Он стал рассказывать ей, почему посадил птицу на самую нижнюю ветку: чтобы маме слышнее было, что она поет. Последние слова Адам произнес шепотом — через открытую дверь балкона он увидел, что отец возвращается домой. Адам начал новый рисунок. Мать, видно, тоже заметила, что вернулся отец. Она встала и вышла из комнаты.

Адам рисовал дом. Дом был охвачен пламенем: пожар!

Как Адам ни старался, что ни делал, даже читать и писать выучился, все равно он оставался самым младшим в семье. Все, конечно, заботились о нем, даже чересчур уж заботились, не понимая, что он тоже хотел бы о ком-нибудь позаботиться. Вот, например, сегодня мама купила ему ботинки, сестра вчера вымыла ему голову, отец помог решить задачу, брат остриг ногти. Очень мило с их стороны. Но он-то разве может купить сестре туфли, объяснить брату задачу, постричь отцу ногти, а маме вымыть голову? А почему бы и нет? Не так уж это трудно. Только никто его ни о чем не просит.

Адам протянул руку под стул и наткнулся на что-то пушистое, теплое. Кошка! Он погладил ее, и она замурлыкала. Адам лег рядом с ней на пол, почесал за ухом, под подбородком. Она перевернулась на спину, растянулась, вытянув лапки. Адам взял ее на руки, перенес на коврик под лестницей. Кошка бросилась вверх по ступенькам. Адам помчался за ней, она выскочила из-за перил, прыгнула, вцепилась в его башмак. Эту игру он придумал сам. И другую тоже: кошка тихонько шмыгнула в спальню, спряталась за дверью, застыла в засаде, подкарауливая его. Он вынул носовой платок, свернул в комочек, подкинул в сторону двери. Кошка поймала платок, изогнувшись в великолепном прыжке. Она всегда ловила его лапами в нижнем левом углу. Первоклассный вратарь! Правда, она выходила из игры сразу же после первого тайма. Вот уже она трется о ноги, просит, чтобы ее погладили. Ах ты, умница! Адам сел на ступеньку. Кошка прыгнула ему на колени, повертелась, улеглась поудобнее, потянулась, чихнула, свернулась клубочком. Адам подложил ей руку под голову и больше уже не двигался. Он будет теперь охранять кошкин сон. Даже когда нога у него затекла, а голова заболела от того, что он опирался ею о твердые деревянные перила, он не шевельнулся.

— Адам! — позвали его снизу, из кухни.

Потом приоткрыли дверь и крикнули еще громче:

— Ада-а-а-а-ам!

По голосам было слышно, что они там все сидят за столом и едят что-то очень вкусное. Адаму хотелось есть. К тому же, когда вся семья пила вместе кофе, каждый рассказывал что-нибудь интересное, да и его терпеливо слушали. Адам выпрямится. Кошка вытянула лапы и, прищурившись, взглянула на него с упреком. Нет, пусть не беспокоится, он не уйдет. Как хорошо, что он ей так нужен, кошке.