София Чацкина - Маленький Диккенс [Биографическая повесть]

Пьеса называлась «Пожар на мельнице». В последнем действии был народный праздник. Мальчики устроили за сценой фейерверк, зажгли бенгальские огни. Огни рассыпались крупными звездами, красными, синими, фиолетовыми, зелеными. От фейерверка в зале сцена озарилась заревом. Мельница как будто загорелась. Беверлей незаметно дернул ее за веревочку, мельница распалась на куски. Весь зал наполнился дымом, а за сценой поднялся шум и грохот. Тут уж и публика не утерпела, мальчики вскочили со своих мест и принялись кричать, шуметь, стучать.

И вдруг все стихло. В дверях грозно стоял огромный человек в мундире с блестящими пуговицами. Мальчики замерли от ужаса. Полиция! Их сейчас поведут в тюрьму!

Но полицейский, привлеченный с улицы необыкновенным шумом, увидев кукольный театр, засмеялся. Он смеялся громко, добродушно.

Тут из-за театра выскочил Тобин и сказал, что представление кончено.

— Сочинителя Диккенса! — завопила публика.

— Браво! Браво!

— Декоратора Беверлея!

— Браво! браво!

Мальчики стучали ногами и оглушительно хлопали в ладони.

— Диккенс и Беверлей! Браво, браво!

Беверлей кланялся, Чарли кланялся, молодой учитель весело потирал руки, старенький учитель танцев подпрыгивал и заливался смехом, учитель истории хихикал, забыв про все свои болезни, учитель французского языка улыбался, даже на мрачном, одеревенелом лице служителя Филя медленно появилась и застыла усмешка.

Младший писец в конторе Блэкмора. — Что он видел и слышал за своей конторкой. — В суде.

Получив наследство, Джон Диккенс зажил широко и весело.

Получив наследство, Джон Диккенс зажил широко и весело.

Наследства хватило не надолго. Лавочники снова перестали отпускать Диккенсам провизию. Снова мистрисс Диккенс не спала по ночам от тревожных дум и забот. Нечем стало платить в школу за Чарли.

У Диккенсов бывал в гостях благообразный седой старичок. Его звали Эдуардом Блэкмором. Он был стряпчим, хлопотал по судебным делам и держал контору в Грэйском подворье. Блэкмору очень нравился Чарли. Он разговаривал с Чарли точно со взрослым.

— Какой у вас начитанный и развитой мальчик, — сказал он Джону Диккенсу. — Где он получил такое блестящее воспитание? В школе он ведь учится недавно?

— Не знаю, право! — ответил Джон Диккенс, насвистывая песенку и вертя набалдашником трости. — По правде сказать, он сам себя воспитал.

— Пора его взять из школы — вмешалась в разговор мистрисс Диккенс.

Вежливый Блэкмор мгновенно, всем туловищем повернулся к ней, приготовляясь внимательно слушать.

— Точно картонная кукла, — подумал Чарли, — дернешь за веревочку, повернется.

— Наша старшая дочь, — продолжала мистрисс Диккенс, — кончила консерваторию и уехала в провинцию. Там она поет в опере. Совсем молоденькая, а сама зарабатывает. Чарли уж большой. Ему пятнадцатый год. Довольно ему учиться, пора работать и помогать родителям.

Стряпчий Блэкмор стал уговаривать Джона Диккенса отдать ему мальчика в писцы. Мальчик приучится и присмотрится к делу. Многие хорошие стряпчие так начинали. А знают дело не хуже ученых адвокатов. Молодой Диккенс пойдет далеко — такой умный и талантливый мальчик. Жалованья ему сначала положат тринадцать шиллингов в неделю. Потом он будет получать пятнадцать.

Чарли горько было расстаться со школой, но что делать?.. Школа обходилась дорого, отец платить за него больше не мог. «Все равно, я добьюсь своего, — думал Чарли. — Буду один учиться по книгам в свободное время! Сидеть в конторе придется только до обеда. В свободное время буду много, очень много читать. У меня заведутся собственные деньги. Я куплю книги. Может быть даже куплю билет и пойду в театр».

Чарли расстался со школой и стал ходить в контору Блэкмора. Была весна мокрая, туманная, сырая. Мальчик, ежась от холода, торопился на службу. Навстречу попадались разносчики газет, промокшие до костей; они как будто заплесневели вместе со своим товаром. Капли дождя струились с клеенчатых шляп продавцов апельсинов и яблок. Школьники опрометью бежали в школу. Грецкие губки и коробки с карандашами мокли на прилавках, а продавцы с отчаянием глядели на прохожих — никто ничего не покупал…

Грэйское подворье примыкает к Судебной палате — Темплю. В нижних этажах, по разным углам и закоулкам Темпля много темных и грязных помещений, куда ходят люди, имеющие какие-нибудь дела в суде. Они ходят сюда за советом и помощью к ученым адвокатам или стряпчим. По утрам сюда сбегаются целые полчища писарей и конторских мальчишек. Мальчишки эти бегают в синих куртках и протертых штанах. Они смеются над школьниками и заводят с ними на улицах драки. Конторские мальчишки всегда стоят друг за друга и, отколотив школьников, угощаются пивом в кабачках. Таким-то конторским мальчишкой и стал Чарли.

Каждое утро он проходил через ворота с низкими сводами. Уличный шум мгновенно затихал за ним. Пройдя несколько темных дворов, Чарли попадал в контору мистера Блэкмора. Здесь всегда сидели три или четыре писца. С раннего утра до поздней ночи они переписывали груды бесчисленных бумаг.

Мебель в конторе была старомодная и пыльная. Письменный стол покрыт выцветшим зеленым сукном. На столе и на полках лежали огромные связки и пачки бумаг с непонятными надписями. Одни из этих бумаг должны поступать в Сиротский суд, другие — в Адмиралтейский, где решают морские дела, третьи — в какой-то совсем непонятный Кон-си-сто-ри-аль-ный, четвертые — в Пре-ре-га-тив-ный. «Как много судов в Лондоне! — с удивлением думал Чарли… — Какую нужно иметь память, чтобы запомнить все эти дела и все эти суды!» Кроме бумаг, здесь были еще толстые-претолстые, мелко исписанные книги. В них решения суда по каждому делу. Иное дело — целая история в двадцати томах. Книги и бумаги гнили на полках березовых шкафов. От них шел противный запах. Запах этот смешивался с запахом мокрых шинелей и разопрелых зонтиков писцов.

Чарли сидел за высокой конторкой. Сначала ему дали совсем легкую работу. Он записывал приходы и расходы. Работа легкая, но скучная, и мальчик часто откладывал в сторону перо, зевал и глядел по сторонам.

В контору приходили всякие люди. Их слушать и разглядывать было куда интереснее, чем писать цифры в книге. Вот пришел горемыка в истасканном сюртуке, в сапогах без подошв и в перчатках без пальцев. Лицо у него тощее, измученное. Он низко кланяется старшему писцу мистера Блэкмора, долговязому Поттеру.

— Нельзя ли мне хоть на минутку повидать мистера Блэкмора?