Олег Шатков - Ни-чё себе!

— Можно я огурец съем?

Спрашивает Ярослав неизвестно для чего. В руке он держит уже надкусанный огурец.

— Да ты что! — лицо Наташи вытягивается. — Они же с поля! Они…

— Чистые, — говорит Ярошка и снова откусывает огурец. — Там полный таз мытых.

Наташа спешит в ванную и вскоре выходит. На ее лице умиление.

— В самом деле. Вымыл. Полный таз. Ничего не пойму. Неужели бояться перестал?

— Ага, перестал, — хмыкает Ярошка. — Вон опять счетчик заклеивал.

Мы рядим-гадаем, что же случилось, но толкового объяснения Ромкиной смелости найти не можем. Откладываем выяснение до утра. Наташа идет в детскую укладывать Ярошку, и тут оказывается, что до утра ждать не надо.

— Иди сюда! — зовет она.

Я спешу в комнату и вижу: одеяло с Ромки сползло, и спит мой сын в майке, трусиках и красном галстуке.

— Не умеет, — с умилением говорит Ярошка. — На… раз, два… четыре узла завязал.

— Речка, речка. И сдалась нам эта речка, — ворчит Ярошка. — Вода еще холодная. Рыбачить тоже не будем. Что там сейчас интересного? Мама правильно говорит: в лес надо. В лесу подснежников уже навалом и вообще…

— Не канючь, — останавливаю сына. — В лес ехать — это надолго. А нам только машины опробовать. Туда и обратно. Договаривались же?

— Договаривались, — бормочет сын, подтягивая седло велосипеда. — С толком надо ехать, а без толку что?..

Ярошка потому сейчас такой толковый, что хочет убить сразу трех зайцев: обкатать свой новый «Уралец», проехаться, опять же на новом велосипеде, по хорошей дороге, по проспекту, и, конечно, в лесу интереснее, что говорить.

Ромке же все равно куда ехать. У него двойной праздник. Во-первых, первый в этом году, пусть и короткий, выезд на велосипеде со двора, во-вторых — самостоятельный. Не на раме у папы, а на своем велосипеде. И не на каком-нибудь «Левушке» с несерьезными толстыми шинами, а на «Школьнике». Пусть «велик» не новый, как у старшего брата, пусть на нем Ярошка уже три лета откатал, но зато он свой, на нем можно гонять наравне со взрослыми и, если постараться, даже обгонять.

У меня задача проще — опробовать новый счетчик к велосипеду и заняться домашними воскресными делами, которых поднакопилось.

— Долго не задерживайтесь! — предупреждает с балкона Наташа. — Я блинчиков напеку.

Она еще что-то кричит, но наша небольшая велосипедная компания вкатывается уже в арку между домами, где гуляет крепкий порывистый ветер. Он заглушает Наташины слова и чуть было не выдирает из рук легкого Ромки руль.

— Фу, сквозняк какой! — кричит он, удерживается в седле, и мы выныриваем из сумрачного двора на утреннюю солнечную улицу.

Наконец-то наступили погожие дни. Земля вобрала в себя последние следы зимы, подсохла и дала соки всему из нее произрастающему. Воробьи уже попритихли, прекратили топорщить крылья и выяснять отношения. Зато распушили свои угольные с серебристым отливом перья скворцы, оглашая окрестности каким угодно, только не скворчиным пением.

Весна. Утренние солнца на крутом подъеме к зениту пронизывают начинающие проявляться кроны тополей. И если серые, белесые, бурые их стволы встают на пути взгляда к светилу, кажется, что не листья пробились из недавних почек, а кружат вокруг веток рои золотистокрылых прозрачных насекомых.

Май. Утром прохладно. Без пиджака, а то и плаща не выходи, но к полудню уже чертят в воздухе острый зигзаги быстрые крапивницы и острокрылки, а уморившись, распластываются на заборах и штукатурке фундаментов, вбирая своими крапчатыми резными крыльями тепло и свежесть вешних лучей.

Мы трясемся на своих велосипедах по горбатой проселочной дороге. Ромка — впереди, за ним — Ярошка, сзади — я. Дорога проходит, можно сказать, в центре города. Позади нас и далеко впереди высятся белые коробки микрорайонов. А здесь — деревня. Добротные дома с изукрашенными ставенками, ухоженные садики и огороды за крепкими изгородями, спокойные куры и флегматичные свиньи у ворот — все говорит о том, что город в эту сторону расстраиваться еще долго не намерен. А значит зря Ярошка призывает поискать дорогу к реке получше: скорого превращения тряских улочек поселка ждать не приходится.

Дорога идет под уклон. Однако не разгонишься. Приходится постоянно жать на тормоза, то и дело лавировать между камнями и оставшимися после весенней распутицы глыбами высохшей грязи. Больше всего достается Ярошке. «Вот, черт!.. Я же говорил!» — поминутно вскрикивает он.

У нас с Ромкой велосипеды обкатанные, а у него только сегодня оттерт от смазки. Со «Школьником», конечно, не сравнить — и габариты солиднее, и с блестящими железками побогаче. Но уж больно неуклюжая и тяжелая машина. Чуть не уследил — тут же влетел в колдобину.

Ромка чувствует себя в седле, на котором «почти сидит», гораздо увереннее. Небольшой юркий «Школьник» ловко объезжает препятствия. Ромка еще успевает и глазеть по сторонам и при этом выскакивает на середину проселка. Тогда мне приходится покрикивать:

— Края, края держись! Правее!

Грузовики, хоть и редкие, время от времени, обдавая гарью и пылью, прижимают нас к заборам.

Кончаются дома, дорога переходит во вьющуюся между рослыми кустарниками тропинку. В путанице ивовых веток мелькают голубые проблески.

— Речка в городе у нас. — начинаю я.

— …называется Миасс! — хором заканчивают ребята, и мы выскакиваем на каменистый берег реки.

Ребята бросают велосипеды, кидаются к воде. Вода пахнет снегом и приятно холодит разгоряченные руки еще снежным холодком.

— Ярошка, смотри!

Ярошка подскакивает к Ромке: «Ага» — и уносится в сторону, а Ромка, тут же зашвырнув свою «находку», начинает новые поиски.

— Ромка! Во!

— Ого!

Теперь Ярошка зашвыривает осмотренный братом, а значит уже не нужный и не интересный предмет, и снова зарывается в прибрежную гальку. Попадаются плоские, словно отшлифованные, камушки. «Едим блинчики!» Но «блинчики» получаются плохие — воду в этом месте сильно рябит. Камушки вяло, два-три раза подскакивают на гребешках ряби или сразу зарываются в нее. В поисках места поспокойнее мы, прихватив велосипеды, медленно движемся берегом. Когда выходим на чистую воду, кидать камушки уже не хочется — наелись. Я поворачиваю велосипед:

— Ну, теперь поехали на мамины блины.

— Пап, пойдем посмотрим, что он там делает.

— Кто?

— А вон, — указывает Ромка.

В этом месте через Миасс перекинут подвесной мостик. Я помню его с незапамятных времен. С каждым годом в его настиле становится все меньше целых досок, а сам настил все круче и круче выгибается пропеллером. Ближе к тому берегу на мостике стоит мальчишка и странным образом удит рыбу, удилище его подозрительно часто взмывает вверх, и каждый раз мальчик что-то снимает с крючка.