Олег Шатков - Ни-чё себе!

Вот и заканчивается отпуск. Завтра синий тупорылый ЕрАЗик вернет нас к городским обязанностям, по которым, по правде говоря, мы уже успели соскучиться. Ночь. Спит база отдыха. Спят, разметавшись на своих кроватях, сыновья. На белых простынях четко выделяются их пропитавшиеся солнцем фигурки. Тихо. Слышно только, как ветер за стенкой не спеша перебирает густую листву, да неподалеку мерно трется о камни и плотики темная июльская вода озера. В привычные мягкие звуки ночной тишины вплетается еще один. Это жужжит на крыше кораблик. Наш кораблик, который закончил свое двухнедельное плавание и теперь устроился на коньке дачки.

…Игрушек мы с собой умышленно не захватили. Обойдемся без них. А что надо — сами сделаем. Поэтому в нашем багаже нашла место сумка с инструментами: ножовка, стамеска, отвертка, мотки проволоки, обрезки жести — все пригодится.

Пригодилось все уже на следующий день. Утром, пока я готовил завтрак, Ромка и Ярошка отправились обследовать прибрежные кусты и заливчики. Чай на столе давно остыл, к намазанным кускам хлеба уже проложили дорожку муравьи. А ребят все не было. Я надумал было искать их, когда за стенкой домика послышалось быстрое шуршание, и в следующий миг в проеме двери показалась фигурка Ромки.

— Ни-чё себе! — выпалил он. — Там такая лужа! Такая лужа! На одном краю стоишь — другого не видно.

— Лужа, — передразнил брата запыхавшийся Ярошка. — В среднюю группу перешел, а не знаешь. Сколько раз тебе говорить: не лужа, а озеро.

Ярошка постарше и уже понимает толк в озерах. Даже купался несколько раз. Он, правда, говорит: плавал.

— Корабль надо делать, — заключил Ярошка.

— Пап! Кораблик, кораблик! Давай делать кораблик, — запрыгал вокруг меня Ромка.

Кораблик мы стали строить сразу же после завтрака. Разложили на вкопанном перед дачкой тесовом столе наши инструменты и…

Работы хватило всем до вечера. Ромка подавал нужный инструмент, приносил палочки для мачт и надстроек. Ярошке досталось занятие по его силам: он зачищал и ошкуривал выпиленный из березовой чурки корпус будущего судна, подыскивал нужные гвоздики и железки. Ну, а остальное доделывал я.

— Корабль делаем, — объяснял Ромка задерживающимся около нашего стола людям.

— Наш папа делает, — пояснял, указывая на меня, Ярошка и добавлял: — Он мастер.

— Мас-тер, — подтверждал Ромка.

И я старался с удвоенной энергией. Пальцы вспоминали. Им было что вспоминать…

По весне на задах домов разливались огромные лужи. Бурные ручьи соединяли один огород с другим. Этот разлив длился несколько дней, и в эти несколько дней у мальчишек нашей улицы не было свободной минуты. Все строили. Малыши — лодочки, пацаны что постарше долбили из сосновой коры кораблики, приделывали к ним бумажные паруса.

А мальчишки «со стажем» строили корабли — с мачтами, трубами, якорями. Флотилии кораблей и корабликов бороздили с утра до вечера огородные лужи-моря. И мамы заполучали своих ребят только к заходу солнца, вымокших с головы до ног.

Да и как можно было покинуть огородные пространства, когда после парада-алле разыгрывались морские сражения, когда своим крейсерам, миноносцам, дредноутам шли на помощь их создатели, и с поверхности воды взлетали вверх фонтаны искрящихся ледяных брызг. Удачно брошенной прошлогодней кочерыжкой можно было потопить даже сооруженный из санок линкор.

Вечерами заделывали пробоины, латали мачты и надстройки, а если ремонтировать было уже бесполезно, строили новый корабль.

…Пальцы вспоминают. Постепенно вырисовывается корпус. Он, правда, немного походит на корыто, но для братьев это самый лучший в мире корабль.

Они прерывают меня громкими возгласами:

— А мы тоже пушки сделаем?

— И флаг! Да, папа?

— И мы будем капитанами?

— Он будет самый красивый и всех победит!

— Пап, — насторожился Ромка. — А если он уплывет до середины озера, как мы его достанем?

— Как, как? — презрительно хмыкает Яроша. — Глупый! Папа сплавает. Он, знаешь, как плавает! — смотрит на меня.

— Сплаваю, капитаны, — успокаиваю я ребят.

— До середины? — уточняет Ромка.

— До середины.

До середины озера мне плыть не пришлось. До середины озера наш кораблик не плавал. Но зато он переплывал самостоятельно проливчик, через который выходили в озеро со своих стоянок рыбацкие лодки. К днищу мы приделали резиновый моторчик с блестящим жестяным винтом. Когда винт с туго закрученной резинкой освобождали на воздухе, он превращался в желтый полупрозрачный круг. В воде винт крутился неторопливо. Было видно, как сверкают его золотые лопасти и толкают к далекому берегу наше судно.

Теперь кораблик прибит к шесту и поднят высоко над крышей нашей дачки. Его нос смотрит на поблескивающую в просветах деревьев середину озера, а винт, освобожденный от плена резинового жгутика, негромко и уверенно жужжит. Под это жужжание замечательно спится и видятся хорошие сны.

Спят капитаны. Наверху жужжит и рвется к цели пущенный с их легкой руки кораблик. У него впереди золотые дожди осени и серебряные шквалы зимы, снегопады и ледоходы, затишья и бури. Ему будет о чем рассказать после долгой разлуки. У него впереди встреча с нами.

— Пап, а зачем люди поют?

Мы идем по лесу напрямик. Точнее, не идем, а бредем. Уже три часа. Мы — это я и мой сын Ярослав, Ярошка. В руках у нас по банке. У меня трехлитровая, у него поменьше: собираем землянику. Ягод много в этом году. То там, то здесь на полянках среди берез и невысоких редких сосенок виднеются кустики с бордовыми налившимися каплями под резными листьями. Если на пути встретится взгорок, то можно лечь у его подножья, прижаться ухом к земле и посмотреть вверх. Тогда кажется, что кто-то ненароком густо рассыпал земляничные ягоды, до того красно от них. Собирай да собирай.

И мы собираем. Первый раз в этом году вырвались с сыном по ягоды в лес. Но очень уж жарко, и комарья — тучи. Я задраился штормовкой, Ярошка застегнул на все пуговицы болоньевую куртку и натянул на самые глаза капюшон. Видно, что и ему достается. Он яростно бьет себя по кистям, хлопает ладошкой по лбу и щекам, сопровождая движения возгласами: «Вот я вас! Вот я вас!» Да, нелегко парню. Но никто не неволил, сам напросился.