Владимир Плющев - Владукас

Но мне было не по себе: я с опаской поглядывал на дверь, ведущую с веранды в квартиру, наконец не выдержал и спросил бабушку:

— А хозяин твой дома?

— Нема, — успокоила меня Артамонова. — Не бойся. Он пообедал и теперь до вечера не придет.

— А если ему вдруг вздумается пораньше вернуться?

— Не должен бы…

— Ну, раз сомневаешься, то я исчезаю. У меня нет никакого желания встречаться с ним.

— Подожди, я хоть накормлю тебя, — засуетилась Артамонова.

— Нет, нет, бабушка. Как-нибудь в другой раз, — остановил я ее и, немного помявшись, спросил: — Бабушка, а цел ли мой школьный портфельчик, что я оставил в машине в белом мешке.

— Цел, цел, Вовочка! — с готовностью отозвалась Евдокия Семеновна. — И вещички все ваши я сохранила. Сейчас отдам.

— Нет, вещички не надо. Куда мне с ними таскаться? А вот портфельчик я бы взял. Мне он очень, очень нужен…

Она ушла и вскоре вернулась с моим портфелем. С обшарпанным, коричневым портфелем, у которого, однако, еще крепко держались железные уголки. Я радостно схватил его и прижал к груди, как самое близкое, родное существо, с которым я не виделся, казалось, целую вечность. От этого старенького портфеля повеяло на меня Дятьковом, моим счастливым детством, о котором не переставал грезить и мечтать весь этот трудный год, проведенный на чужбине. Трясущимися от волнения пальцами я открыл разболтавшийся замок, заглянул внутрь — ура! — все мои вещи и школьные принадлежности лежали в том порядке, в каком я разложил их год тому назад в Дятькове: альбом с фотографиями, блокноты, тетрадь со стихами, книга «Таинственный остров», полевой компас — подарок дяди Феди и пенал с карандашами и ручками!.. Я осторожно прощупал коленкоровую подкладку, — и счастью моему не было границ: на своем месте был и красный пионерский галстук!

— До свидания, бабушка! — крикнул я и побежал через палисадник к выходу, застегивая портфель.

— Постой, куда же ты? — всплеснула руками Евдокия Семеновна. — Не успел опнуться и убегаешь. Я и разглядеть-то тебя как следует не успела, и расспросить. Побудь еще немного…

— Не могу! Лучше в другой раз, бабушка!

— Ах, ты господи!.. Ну, приходи в другой раз. Утречком. Маме-то привет передавай… Ах, ты господи!.. Подожди, я тебе хоть какой-нибудь гостинчик дам…

Бабушка Артамонова хотела было вернуться в дом за гостинчиком, но, видя, что я ждать ее не буду, суетливо начала шарить руками в складках своей широченной юбки, извлекла узелок носового платочка, развязала его, взяла оттуда несколько немецких монет и протянула их мне:

— На хоть мелочишко, — сказала она. — Купишь себе чего-нибудь…

Я уже был за оградой палисадника. Пришлось вернуться. Потом снова побежал. Евдокия Семеновна проводила меня долгим взглядом, пока я не скрылся за поворотом улицы.

Однако мои приключения на сегодняшний день не кончились. Проходя мимо сквера, где мы сидели с Тасей Серебренниковой, я увидел газетный киоск, к которому один за другим подходили военные и гражданские люди, покупали свежие газеты и молча отходили, разворачивая и просматривая их на ходу. Толкаемый любопытством, я тоже подошел к киоску. На витрине его лежали газеты и красочные журналы на немецком, литовском и русском языках. Мое внимание привлек журнал «Крокодил» с карикатурой на Сталина. «Прочитать бы, что они там брешут про нашего вождя», подумал я и вспомнил про бабушкины монеты, вытащил одну из них из кармана и протянул продавцу:

— Дайте, пожалуйста, мне русский «Крокодил».

Продавец отсчитала сдачи и подала мне вместе с журналом. Но едва только я хотел отойти от газетного киоска, как на мое плечо вдруг опустилась чья-то тяжелая ладонь. Я поднял голову и похолодел от ужаса: на меня в упор смотрел гитлеровский офицер в голубой высокой фуражке с белой кокардой.

— Здравствуй, мальчик! — на чистом русском языке произнес он и, взглянув на мой портфель, мягко спросил: — Ты кто такой?

От его спокойного и почти ласкового голоса кровь молоточками застучала в моих висках. «Теперь он обязательно посмотрит, что в портфеле, — мелькнула мысль. — Надо что-то придумать». Я был весь в черных лапах страха, но старался не подавать вида и не выдавать своего волнения.

— Здравствуйте, пан! — как можно вежливее ответил я и даже улыбнулся ему. — Я работаю на Рекивских торфяных заводах. И мама моя там работает.

— А здесь ты что делаешь?

— Хочу поступить в школу.

— В какую школу?

— Не знаю, пан. В какую примут. Я до войны окончил три класса. Знаю русский и литовский языки, умею читать, рисовать и играть на балалайке. Пойду в любую школу, лишь бы приняли.

— Вот как. И портфель приготовил для школы?

— Да, пан. Там у меня школьные принадлежности и альбом с фотографиями.

— Фотографиями? А что за фотографии?

— Да всякие, семейные — с меня и моих родителей.

— Интересно. Ты можешь их мне показать?

— Конечно, пан. Для того я их и принес, чтобы смотреть.

— Ну, тогда идем, присядем где-нибудь. Может быть, в летний садик? — он показал кивком головы на сквер, где мы сидели с Тасей Серебренниковой. Я пожал плечами:

— Как хотите, пан.

— А ты не боишься меня?

— Нет.

— Молодец. Ну, тогда идем.

Мы пришли в летний сад и сели на ту лавочку, где я только что сидел с Тасей.

— Тебе нравится «Крокодил»? — спросил офицер и протянул руку, чтобы взять у меня журнал.

— Ага. Люблю картинки смотреть…

В моей голове путались мысли. Я не мог ясно оценить обстановку, но предчувствие подсказывало, что сейчас произойдет нечто ужасное, от которого не открутишься. За садовыми деревьями виднелись низина и кусты. «Может быть, дать деру туда? — подумал я. — Там, наверное, речка протекает. Побегу по ней, и никакая собака не найдет…»

Но тут же какой-то внутренний голос возразил: «Собака не найдет, а пуля догонит. Как только побегу, немец вытащит пистолет и пристрелит меня. Что ему составляет? Нет, нет, лучше уж никуда не бежать. Будь что будет! Двум смертям не бывать, а одной не миновать!»

Между тем, гитлеровец повертел в руках «Крокодил», полистал его с серьезным видом, потом спокойно сказал:

— Ну что ж, показывай свои фотографии.

Словно бросаясь головой в пропасть, я решительно щелкнул замком, раскрыл портфель и, как будто меня кто-то толкнул под руку, неожиданно вывалил на лавку все его содержимое, кроме галстука, оставшегося за подкладкой. Чего здесь только не было! Замызганные ученические тетради, альбом для рисования, компас, рогатка из красной ольхи, перочинный ножичек с расколотым черенком, книга Жюль Верна «Таинственный остров» и еще какие-то мальчишечьи безделушки. Брякнулся на скамейку и деревянный пенал с переводной картинкой на выдвижной лакированной крышке. Со скамейки он слетел на землю и раскрылся, выбросив на дорожку огрызки разноцветных карандашей, голубенькую ручку с пером и резинку-стирашку.