Владимир Плющев - Владукас

Среди этой «веселой» компании мы и расположились. Кладбище находилось на пригорке, поэтому здесь было и суше, и гораздо удобнее, чем на болотных кочках.

Ночь стояла хмурая, душная. По небу ползли красноватые от пожаров тучи. Они роняли капли дождя, предвещая грозу. Наша одежда не могла защитить нас от дождя, и мы к утру промокли до нитки.

Утром мы вышли на болотистую низину к одинокому домику, похожему на кладбищенскую сторожку. Из его трубы курился дымок. Подошли поближе. Домик оказался жалкой лачугой. Крыша, покрытая ветхой, расползавшейся драницей, поросла зеленым мхом и прогнулась посредине, как седло. Возле окна росла рябина. Не было никакого сомнения в том, что здесь живет бедный литовский крестьянин-отшельник.

— Эй, вы! — раздался вдруг сзади нас чей-то громкий сердитый голос. — Что вы тут делаете?

Мы оглянулись. Перед нами, словно привидение из-под земли, вырос высокий светло-русый парень, в белых льняных подштанниках и такой же рубахе навыпуск. Он внимательно оглядывал нас.

— Постойте минутку, я сейчас открою, — уже миролюбиво сказал незнакомец, подошел к дому, дернул-за какую-то веревочку, укрытую от посторонних глаз, поднялась внутренняя щеколда, и дверь распахнулась: — Входите!

Женщины заколебались, испуганные странным видом этой лачуги и ее хозяина.

— Входите, входите! — подбодрил их парень. — Чего мокнуть под дождем? Я ведь давно уже вас заметил и догадался, кто вы такие. Не бойтесь, сюда немцы почти не заглядывают, и мы живем здесь с женой, как у Христа за пазухой. Проходите — просохнете и погреетесь немного…

Мы не заставили себя долго ждать. Один за другим вошли в темные сени, затем, повернув направо, попали в убогое жилище с низким черным потолком и земляным полом. Обстановки здесь не было никакой, если не считать самого необходимого домашнего имущества: стола, сколоченного из трех досок, длинной лавки, придвинутой к стене, нескольких самодельных табуреток и деревянной кровати, на которой навалено разноцветное тряпье. У передней стены печка с широкой плитой и лежанкой. В ней жарко горел сухой торф.

Нас встретила молодая хозяйка — маленькая; тоже блондинка, как хозяин. Она была беременная. Возле ее ног ползал карапуз. Мы познакомились. Звали хозяйку Праня Эйдентене, а ее мужа — Йонас Эйдентас. Это были бедные литовские крестьяне, загнанные нуждой и войной в этот забытый богом и людьми край, на крошечный клочок земли, отвоеванный у болота. Хозяин был настолько беден, что без всякого стеснения ходил в одном нижнем белье. Единственный костюм он берег для экстренных случаев, когда дела вынуждали его идти в деревню Лингаляй, где жил староста. Он не имел лошади, зато содержал корову, с которой должен был поставлять немцам не менее 30 килограммов масла или 400 литров молока. Кроме того, с каждого гектара неудобной земли он обязан был сдавать по пятнадцать килограммов свинины и весь урожай зерновых, оставляя небольшую норму на семена и пропитание семьи. А с каждой курицы-несушки Эйдентасы сдавали немцам не менее 50 яиц. Вот и не хватало Йонасу средств, чтобы купить себе рабочие штаны. Однако у него нашлось чем накормить и напоить уставших и измученных беглецов. Детям Праня налила по стакану молока и поровну разломила лепешку. Мы обогрелись и просушили одежду. Дальше оставаться здесь было опасно: недалеко проходила шоссейная дорога Шяуляй — Радвилишкис, по которой грохотали немецкие танки и машины. Каждую минуту одна из них могла случайно свернуть к одинокому домику на болоте. А может быть, в лагере уже начались поиски нас, тогда каждую такую лачугу проверят.

Мы собрались уходить, но хозяин лесного домика неожиданно задержал нас.

— Погодите, — сказал он, — вы все равно попадете к немцам, куда бы ни пошли, или увязнете в болотах. Я вас спрячу в одном местечке, если хотите…

К усадьбе Эйдентасов вплотную подступали заросли густого кустарника и березовая роща, где одно дерево подпирало другое. В этой дикой чащобе находилась замаскированная землянка, служившая Эйдентасам тайником и бомбоубежищем во время налетов авиации на проходящее рядом магистральное шоссе. Йонас отвел нас туда, и с этого дня мы стали жить там, ожидая прихода Красной Армии. Хозяева навещали нас и всякий раз приносили что-нибудь поесть. Мы понимали, что делятся с нами последним, и пробовали отказываться — они обижались. Кроме того, лето было в самом разгаре, и лес давал нам грибы и ягоды.

Помню тот особенно тревожный день, когда неожиданно все вокруг стихло: и птицы, и гул приближающегося боя. Воцарилась жуткая тишина. Потом вдруг послышался какой-то необычной силы глухой звук, потрясший воздух и землю. Это было не грохотом артиллерийской канонады, который мы за время войны научились хорошо различать и даже точно определять, на каком расстоянии от нас падают снаряды. Не было это и гудением далеких бомбардировщиков. Подземный гул словно шел из глубины болотных недр. Казалось, что там бурлила огромная вулканическая масса, которая вот-вот со страшной силой вырвется наружу и затопит весь мир огненной лавой.

В землянку прибежал Йонас и взволнованно сообщил:

— На шоссе — русские танки!

— Не может быть! — обрадовались мы, еще не веря в такое счастье, хотя ждали теперь его каждый час, каждую минуту — днем и ночью.

— А откуда ты узнал, что они русские? — спросил рассудительный дядя Ваня, поправляя на топчане свою деревянную ногу. — Красные звезды видел на них?

— Нет, звезд не видел, — покачал головой Йонас.

— Ну, тогда почему ты заключил, что они русские? А может, немецкие?

— Нет, только не немецкие. Немецкие танки двигались бы из Восточной Пруссии в сторону Шяуляя, а эти, наоборот, движутся из Шяуляя в сторону Радвилишкис, то есть в Восточную Пруссию.

— Но может быть, это отступающие немецкие части?

— Нет, это не немецкие танки, — твердил свое Йонас. — Вид у них не такой.

— Ну, вид еще ничего не значит, — сказал дядя Ваня. — Надо бы проверить: наши они или немецкие. Кто пойдет в разведку?

— Я, — отозвалась тетя Зина Кругликова.

— Тебе нельзя.

— Почему?

— Вдруг что случится — дочь сиротой оставишь. Пойдет самая трусливая из наших женщин — моя жена. Ну, как, Евдокия, пойдешь? — обратился он к своей супруге полушутя, полусерьезно.

— Пойду! — ответила она с такой смелой решительностью, что все рассмеялись.

Так от нашей компании была послана в разведку Евдокия.

Но едва только Евдокия Слесарева вылезла из своего укрытия, как перед ней появился солдат невысокого роста с автоматом в руках, в серой шинели и с красной, рубиновой звездочкой на пилотке.

— Стой! — крикнул он по-русски.

Евдокия со страху как пуля шмыгнула назад в кусты и притаилась там. Солдат видит, что от него прячется женщина, миролюбиво заговорил с ней: