Владимир Плющев - Владукас

Перетянутый блестящими желтыми ремнями, стройный высокий офицер с двумя звездочками на погонах, чем-то очень похожий на командира русского партизанского отряда, спросил у меня:

— Где она живет?

— В деревне Битенай, в тридцати километрах от Шяуляя.

— На карте можешь показать?

— Не знаю.

— Ну, тогда давай поищем вместе…

Лейтенант раскрыл планшет с целлулоидовой перегородкой, вытащил оттуда карту и подозвал меня к себе.

— Смотри, вот здесь Шяуляй, — показал он мизинцем. — А вот здесь возле озера Рекивос ваш концлагерь. Южнее — кладбище и наша стоянка, левее — Куртувенский район… Ищи, где деревня Битенай!..

Карта была испещрена красными и синими карандашными пометками, протерта на сгибах от частого употребления, прожжена искрами костров и пеплом окурков, но такая понятная, что я без труда нашел на ней то место, где живет мой бывший хозяин Каваляускас, и деревню Битенай.

— Вот здесь! — ткнул я указательным пальцем в карту.

Лейтенант посмотрел на мой палец и покачал головой:

— Э, дорогой мой, — сказал он, — сюда пока нельзя. Там еще немцы.

— Жаль! — с досады хлопнул ладонью по коленке солдат, просивший расстрелять предательницу-учительницу. — Очень жаль! …А то бы мы ее, стерву… Ну, ничего, от народного возмездия она все равно не уйдет. Освободим эту территорию и найдем ее, если не мы, то другие. Да ты и сам сможешь с ней расправиться. Стрелять умеешь?

— Смотря из чего, — ответил я.

— Ну, не из рогатки же, конечно, — из винтовки.

— Нет, из винтовки не могу. А из пистолета ТТ умею. И бросать гранаты умею.

— Кто же тебя научил стрелять из пистолета и бросать гранаты?

— Партизан дядя Коля.

— Это тот, с которым в тюрьме была очная ставка?

— Да.

— Ну раз такое дело, достану тебе пистолет ТТ, — подмигнул мне солдат, покосившись на лейтенанта.

— Правда? — не поверил я.

— Правда.

— Насовсем?

— Конечно… пока война идет.

— Вот здорово! — не в силах был я сдержать своего восторга, но тут командир с двумя звездочками на погонах строго пригрозил солдату:

— Только посмей!.. С оружием не шутят. Это тебе не игрушка…

С этого момента у меня пропало всякое уважение к сероглазому лейтенанту и я решил, что он нисколько не похож на командира русского партизанского отряда. Тот считал меня настоящим разведчиком и мог поручить опасное задание, а этот — пистолет боится дать. Знал бы он, что у нас в Дятькове такие пацаны, как я, уже подрывали немецкие машины и эшелоны с боеприпасами: Да и я уже мог воевать, если бы не паняля учительница, предавшая нас. Но пистолет мне нужен был не для того, чтоб застрелить ее. Правда, она принесла мне и маме немало страданий. Несмотря на это, мне совершенно не хотелось ей мстить, я давно уже простил ее, и меня удивляло, что взрослые загораются таким негодованием, когда я рассказываю им о ее предательстве. Почему их так потрясает моя жизнь в оккупации? Ведь мы все так жили.

О своем несчастье я как-то уже не думал. Все страшное и тяжелое осталось позади. Мы с мамой живы. Чего еще нужно?!

А пистолет мне был необходим для того, чтобы стрелять в фашистов, о чем я уже давно мечтал.

— Мальчик, твоя родина разрушена гитлеровцами. Дома сожжены, люди живут в землянках. Есть нечего… Зачем тебе туда возвращаться? Поезжай лучше к нам, в Армению, у нас живут хорошо. Я тебе дам адресок моих родителей и напишу им письмо. Они тебя как дорогого сына встретят, — предложил мне однажды один солдат.

— Почему в Армению? Почему не в Грузию? — возразил ему другой, услышав этот разговор. — У нас в Грузии живут не хуже, чем в Армении. Винограду много, яблок много… Поезжай лучше в Грузию, мальчик. Море близко, купаться будешь…

— И у нас купаться есть где, — не дал ему договорить армянин. — Не слушай его — поезжай в Армению…

Они заспорили.

Подошел третий солдат с лычкой на погонах. Дружески хлопнул меня по плечу и сказал:

— Поезжай-ка ты лучше в нашу матушку-Сибирь на пельмени. Правда, там нет ни моря, ни винограда. Но зато сибирские пельмени во́ какие вкусные! — он сладко цокнул языком и показал мне большой палец.

В спор вмешался лейтенант:

— Да что вы к пацану пристали? — сказал он. — Поезжай туда, поезжай сюда… Зачем ему менять свою родину на пельмени и виноград с морем. Один великий писатель сказал, что даже «дым отечества нам сладок и приятен». Правильно, пионер?

— Правильно, — угрюмо мотнул я головой, все еще сердясь на него из-за пистолета, и так же угрюмо добавил: — Только и на родину мне сейчас возвращаться рано.

— Почему? — удивился лейтенант.

Мне почему-то не хотелось говорить ему о моей заветной мечте: разыскать на фронте своего отца, если только он жив, и с ним вместе вернуться в наше Дятьково.

— Так почему же рано ехать на родину? — повторил вопрос лейтенант.

Я подтянул штаны и, оглянувшись на бойцов, ответил словами популярной солдатской песни, которую уже не раз слышал:

— Потому что, потому что… «дорога к ней ведет через войну!»

Бойцы рассмеялись, и вдруг кто-то из них вздохнул и тихо начал:

Несколько голосов подхватили:

Все было, как в песне. Прифронтовой лес. С берез неслышно падали невесомые листочки, прихваченные холодными августовскими утренниками. Они легкими цветастыми бабочками кружились над головами бойцов и покорно ложились на стылую землю к их утомленным ногам, протопавшим пол-России. И так же, как в песне, где-то жалобно вздыхала гармошка, вторя мелодии, и далеко-далеко по лесу разносилось эхо. Душевно и самозабвенно пели солдаты, вперив задумчивый взгляд в потухший костер. Некоторые, растянувшись на траве, лежали навзничь, смотрели в глубокое небо. Другие, прикорнув под кроной белоствольной березы, сворачивали самокрутки или чистили оружие, чинили обмундирование или просто так сидели, навалившись спиной на ствол дерева, а в мыслях у всех, как видно, было одно: воспоминание о родине, тернистая дорога к которой пролегла через многолетнюю войну, через многие страны и логово фашизма. И еще казалось, что в эту счастливую минуту передышки между боями им действительно светила радость прошлых лет, счастье прежних, довоенных встреч. Возможно, для некоторых из них это будет последнее воспоминание о светлой жизни. Через несколько дней, а может, и через несколько часов — снова бой. Бой за все, чем жили вчера и что ждет их завтра…

А в это время в другой березовой роще по дороге Шяуляй — Радвилишкис, на седьмом километре от города и в трех километрах от нашего концлагеря, в деревне Прочунай, Чрезвычайная Государственная Комиссия по расследованию гитлеровских злодеяний вскрыла несколько могил жертв, расстрелянных гитлеровцами в последние дни оккупации. В восьми ямах были найдены 732 трупа со связанными руками и пробитыми черепами. В последней яме отдельно лежали мужчины и женщины. Женщины завалены камнями.