Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

М-р Хавишам потер свой подбородок.

— Это весьма странно, — сказал он. — Граф очень рассердится. Он не поймет этого.

— Я думаю, что он поймет, когда хорошенько обдумает, — возразила она. — Мне в самом деле деньги не нужны, и зачем стала бы я принимать предметы роскоши от человека, который ненавидит меня настолько, что берет от меня моего ребенка — дитя своего собственного сына?

М-р Хавишам оставался несколько минут в раздумьи.

— Я передам ваше поручение, — сказал он потом.

Затем подан был обед, за который они сели все вместе; на стуле рядом с Кедриком поместилась кошка и все время громко мурлыкала.

Когда, поздно вечером, м-р Хавишам явился в замок, то принят был графом немедленно. Он застал его сидящим в роскошном мягком кресле подле камина, причем больная нога его покоилась на особой скамейке. Граф проницательно взглянул на адвоката из-под своих густых, нависших бровей, но м-р Хавишам мог видеть, что, несмотря на его желание придать себе спокойный вид, он был в нервном состоянии и внутренне взволнован.

— Ну, — сказал он, — ну, Хавишам, вы вернулись? Что нового?

— Лорд Фонтлерой и его мать находятся в Каурт-Лодже, — отвечал м-р Хавишам. — Они хорошо перенесли дорогу и находятся в вожделенном здоровье.

Граф издал полу нетерпеливый звук и беспокойно двинул рукою.

— Рад это слышать, — сказал он отрывисто. — Пока хорошо и это. Садитесь поудобнее и налейте себе стакан вина. Еще что?

— Лорд Фонтлерой остается сегодня с матерью. Завтра я привезу его в замок.

Локоть графа покоился на ручке кресла; он поднял руку и заслонил ею глаза.

— Хорошо, — произнес он, — продолжайте. Вы знаете, я просил вас не писать мне об этом деле, и ничего о нем не знаю. Что он за мальчик? Матерью я не интересуюсь; что он за мальчик?

М-р Хавишам отпил немного портвейна и продолжал держать стакан в руке.

— Несколько трудно судить о характере семилетнего ребёнка, — проговорил он осторожно.

Предубеждения графа были очень сильны. Он кинул быстрый взгляд и произнес недоброе слово.

— Дурак он, должно быть? — воскликнул граф. — Или неуклюжий медвежонок? Наверное сказывается американская кровь, да?

— Я не думаю, чтобы она принесла ему вред, ваше сиятельство, — ответил адвокат своим сухим, рассудительным тоном. — Я плохо знаю детей, но считаю его скорее милым малым.

Он всегда говорил сдержанно и неторопливо, а в данном случае речь его была еще невозмутимее. Ему казалось, что лучше предоставить графу судить самому и оставить его неприготовленным к его первой встрече с внуком.

— Здоровый и рослый? — осведомился граф.

— По-видимому, очень здоровый и самого настоящего роста, — ответил адвокат.

— Стройно сложен и недурен собой? — спросил граф.

Едва заметная улыбка мелькнула на губах м-ра Хавишама. Его умственному взору представилась картина, которую он только что покинул в Каурт-Лодже: красивая, грациозная детская фигура, лежащая в беззаботной позе на тигровой шкуре; блестящие пряди волос, небрежно ниспадавшие на ковер; открытое, румяное личико.

— По-моему, для ребенка, его можно назвать скорее красивым, — сказал он, — хотя я, может быть, и плохой судья. Но смею сказать, он покажется вам не совсем похожим на большинство английских детей.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — проворчал граф под влиянием подагрической схватки. — Дерзкие попрошайки эти американские дети; слыхал о них не мало.

— В данном случае назвать мальчика дерзким было бы не совсем точно, — заметил м-р Хавишам. — Я затрудняюсь объяснить это различие Но он жил больше с большими, чем с детьми, и особенность его та, что в нем есть смесь зрелости с наивностью.

— Американское бесстыдство! — протестовал граф. — Я слыхал о нем раньше. Они называют это ранним развитием и свободой. Скотские, наглые нравы — вот это что!

М-р Хавишам хлебнул портвейна. Он не имел обыкновения оспаривать мнение своего высокого патрона — тем более, когда нога его сиятельства страдала от подагры. В таких случаях благоразумнее было предоставлять его самому себе. Поэтому и в данном случае разговор на несколько минут прервался. Первый нарушил молчание м-р Хавишам.

— Я имею передать вам поручение от м-сс Эрроль, — заметил он.

— Не желаю слушать от нее никаких поручений! — проворчал вельможа, — чем меньше я о ней слышу, тем лучше.

— Дело довольно серьезное, — объяснил адвокат. — Она предпочитает не принимать дохода, который вы ей определили.

Граф, видимо, поразился.

— Что такое? — закричал он. — Что такое?

М-р Хавишам повторил свои слова.

— Она говорит, что ей этого ненужно, и так как отношения между вами не дружественные…

— Не дружественные! — дико разразился его сиятельство. — Думаю, что не дружественные! Мне ненавистна самая мысль о ней! Продажная, крикливая американка! Я не желаю видеть ее!

— Ваше сиятельство, — сказал м-р Хавишам, — вряд ли вы можете назвать ее продажной. Она ничего не потребовала. Она не берет денег, которые вы ей предлагаете.

— Все только для показа! — прошипел старый лорд. — Она хочет заманить меня на свидание с ней. Думает, что

я приду в восторг от ее характера. Не нужно мне его! Это только американская независимость. Очень мне нужно, чтобы она нищею жила у ворот моего парка. Раз она мать этого мальчика, то должна занимать известное положение, и она займет его. Она будет получать деньги, хочет она этого или не хочет!

— Она не будет их тратить, — заметил м-р Хавишам.

— Не мое дело, будет она их тратить или нет! — кричал граф. — Деньги ей будут посылаться. Я не допущу, чтобы она могла рассказывать людям, будто принуждена жить в бедности, потому что я ничего ей не дал! Ей нужно, чтобы ребенок получил обо мне дурное мнение! Она уже, наверное, настроила его против меня?

— Нет, — сказал м-р Хавишам. — Я имею другое поручение, которое докажет вам, что она этого не сделала.

— Ничего не хочу слышать! — горячился граф, совсем задыхаясь от злобы, волнения и подагры.

М-р Хавишам все-таки высказался.

— Она просит вас не говорить лорду Фонтлерою ничего такого, что заставило бы его подозревать, будто вы разлучаете его с матерью вследствие своих предубеждений против нее. Он очень ее любит, и она убеждена, что это поставило бы преграду между ним и вами. По ее словам, он бы этого не понял и потому стал бы несколько бояться вас, или, по меньшей мере, это уменьшило бы чувство его расположения к вам. Она сказала ему, что он еще слишком молод, чтобы понять причину этого, но услышит это впоследствии, когда будет постарше. Она желает, чтобы на вашу первую встречу не легло никакой тени.

Граф откинулся на спинку кресла. Его глубоко сидевшие, свирепо смотревшие глаза сверкали из-под нависших бровей.