Андрей Неклюдов - Звезда по имени Алголь

Надо признать: на девчонку он походил меньше всего. Ушастый, лобастый, с носом-картошкой, от загара почти лиловый, как баклажан, он, скорее, смахивал на отпетого хулигана. Таковым он и слыл во дворе. Но Ромка считал его не хуже и не лучше других.

Бочей его прозвали из-за брата, так как его старший брат тоже был Боча. А тот, скорее всего, получил это прозвище оттого, что часто засиживался в пивном баре и выпивал по восемь кружек пива за один присест. Старший Боча успел уже и в армии послужить, и в зоне год отсидеть. От него Боча-младший нахватался всяких блатных словечек и друзей своих называл не иначе как «кореши». Или ещё — «корешки». Но Ромку он уважал и обычно слушался.

Был у Бочи ещё и младший, пятилетний брат Коля, или Колесик, которого иногда звали Бочиком. Боча его, несмотря на свой грубый нрав, всячески опекал. Не приведи бес кому-нибудь дать Бочику хотя бы щелбан. Боча налетал на того, как разъярённая медведица.

Четвёртым в компании (если не считать Бочика) был Вовка Ковригин, или попросту Коврига. Он был невысокий, упитанный, круглолицый и веснушчатый. Коврига был знаменит тем, что однажды в школе, дежуря в столовой, слопал в одиночку шесть порций котлет с картофельным пюре. Когда учителя допытывались у него, думал ли он о своих товарищах, которым не достанется еды, Коврига надувал губы и часто моргал — только и всего.

Понятное дело, что у Ромки в команде он бы так ни за что не поступил — не оставил бы друзей без котлет или чего-то ещё. Знал: тут с ним цацкаться не станут.

Поутру, выскочив из дому, мальчишки обычно первым делом бежали к сосне, взбирались на неё и, уже сидя среди душистой, чуть влажной от росы хвои, дожидались остальных и решали, с чего начать этот день: сыграть ли в футик (футбол), или в «минус пять», или в «ножную собачку», или в «города», или в «пекаря», или… Всех вариантов и не перебрать!

Но однажды, вот так же прибежав утром к столу, они застыли, ошарашенные, и лишь моргали ресницами, как Коврига после шести порций котлет. Вместо их красавицы-сосны, ставшей им совсем родной, торчал безобразный обрубок — без вершины, вообще без единой ветки. Просто неровный, покрытый корой столб, утыканный сучками — старыми и свежими…

Говорили: дерево мешало электропроводам, что тянулись от фонарного столба возле дома к гаражам.

Тогда-то впервые Ромка подумал, что взрослые способны натворить больше вреда, чем самые хулиганистые из мальчишек.

А после случая с Мумбой он убедился, что взрослые бывают не только вредными, но… и очень опасными.

Мумба, бездомная дворняга, давно прижилась в их дворе. Это была сучка жёлто-коричневого, как ствол их сосны, окраса, короткошёрстая, с длинным хвостом и длинными лапами и умной тупоносой мордой. Поначалу она обитала под тем же деревянным столом, служившим ей крышей. Но потом по предложению Ромки мальчишки устроили Мумбе жилище — рядом с гаражами из обломков досок сколотили конуру. Плоскую крышу покрыли куском рубероида, добытым на стройке, а внутрь настелили всяких тряпок. Макапка притащил из дому миску для еды. Такую красивую, что на другой же день её кто-то украл, так что пришлось ограничиться пластиковой банкой из-под селёдки.

В общем, Мумба счастливо в этом домике зажила. И даже пыталась в знак благодарности служить: лаяла на всех незнакомых. То есть, можно сказать, охраняла их пятиэтажный дом. И это её погубило…

В один из майских дней, под вечер, когда Ромка сидел дома за уроками, вдруг за окном громыхнуло. Затем послышались крики. Выглянув, Ромка обнаружил, что возле построенной ими будки толпится ребятня.

«Что-то случилось с Мумбой, — тревожно стучало у него в груди, пока он сбегал по лестнице подъезда. — Что-то с Мумбой…»

То, что он увидел, когда подбежал и растолкал столпившихся, было похоже на фильм ужасов.

Мумба сидела в своей конуре, с трудом держась на передних лапах, и крупно дрожала всем телом, и… Нет, такое лучше не видеть, особенно детям.

Но собравшиеся, словно околдованные, безмолвно смотрели на умирающее животное.

Ромка тоже не мог произнести ни звука, зато внутри у него всё как будто кричало до хрипоты. Вовка Коврига, которого обычно мало что трогало, размазывал по грязным щекам слёзы. А у девчонок так широко были раскрыты глаза, что Ромке подумалось, что бедняжки вот-вот сойдут с ума. Если только уже не сошли.

Затем Ромка наткнулся взглядом на Макапку. Тот сидел, скорчившись за конурой, обхватив руками колени, и трясся почти так же, как Мумба.

— Бедная миленькая Мумба, — тихо нашёптывал он. — Что с тобой сделали…

Ромке рассказали, что Мумбу застрелил милиционер из соседнего дома.

В тот ужасный вечер он проходил мимо будки, когда собака выскочила и стала его облаивать. Натренированным движением милиционер выхватил из кобуры свой служебный пистолет и выстрелил…

В тот вечер, уже после того как собаку похоронили, Ромка приплёлся домой, упал на кровать не раздеваясь да так и пролежал до темноты, сглатывая непослушные слёзы. Родители, желая утешить его, пообещали купить щенка, о чём он давно их просил. Но Ромка отказался.

— Мы должны отомстить за нашу Мумбу! — объявил он своей команде на следующий день.

Как они это сделают, мальчишки пока не знали, но готовы были на самые отчаянные поступки.

Отомстить, однако, им не привелось: милиционера того вскоре посадили за решётку. Но не за Мумбу, а за какое-то другое преступление.

«Если бы его посадили раньше — за убийство Мумбы, — думал Ромка, — то он ничего дурного больше не совершил бы».

Но кого волнует жизнь собаки, особенно если она считается ничьей? За Мумбу никто из взрослых особо не переживал и уж, конечно, никого из-за неё не посадили бы в тюрьму.

А ещё через какое-то время все позабыли и того милиционера, и уж тем более — Мумбу.

А вот Ромка и его друзья не забыли…

Как не могли они забыть и того, что взрослые отобрали у них каток.

Во дворе соседнего дома (где проживал тот безумный милиционер) была площадка, которую зимой заливали водой, и получался каток. Конечно, всё это было уже далеко не новое: низенький дощатый заборчик кое-где был сломан, асфальт на площадке растрескался. Зато зимой это было и хоккейное поле, и арена, по которой можно было просто носиться на коньках.

Иной раз, возвращаясь из школы, мальчишки, бросив сумки, мчались к пустующему ледяному полю, падали на него животом и скользили лёжа, точно тюлени, распластав руки и ноги и крича: «Золото! Золото!». Почему «золото» — они сами не смогли бы объяснить. Но всем отчего-то было весело.

А ещё на этом катке иногда по вечерам кружила на своих «фигурках» Макапкина сестра. И хотя на льду было полно ребятни, Ромке в такие минуты чудилось, будто Лиля катается одна в свободном пространстве, и не катается даже, а парит в нём лёгкой птицей.