Александр Красильников - Путешествие Феди Карасика

У Феди что-то шевельнулось в груди, губы задрожали, но он сдержал себя и стал отчаянно махать руками.

Потом пристань была уже далеко, люди на ней стали неразличимы, Федя стал смотреть на воду за кормой. Вода бежала голубыми волнами за пароходом, крутилась яростными воронками. Над кормой кричали чайки.

Сливаясь в грохот водопада, шумит вода под ударами лопастей колес «Чайковского». Уплывают и уплывают назад пристанешки, выстроившиеся, как на параде вдоль берега, лодки. Их много, лодок, стоит у Крутоярска. Когда они остались позади, Федя видит, как лодки, будто по команде, раскачиваются с борта на борт, как бы танцуют какой-то непонятный танец.

С берега на пароход, проплывающий мимо, с любопытством смотрят домишки городка. Они здесь такие же деревянные, как и в Песчанке. Посверкивают на солнце окнами, и Феде кажется, что они даже слегка поворачиваются вслед за пароходом.

А вот и железная деревня нефтебазы. Совсем рядом. Эти железные баки-резервуары, расставленные на высоком берегу, видны и из Песчанки, но оттуда они кажутся маленькими, похожими на консервные банки, а рядом — это огромные железные бочки.

Прощальным маяком провожает Федю торчащая, словно палец, на лысом холме, водонапорная башня. Она потом еще долго будет маячить в сизоватом мареве у горизонта, как бы не желая расставаться с Федей.

А справа — песчаные косы, отмели, желтый теплый берег Фединых рыбалок, золотой пляж, протянувшийся на многие-многие километры. Вон одиноко среди желтого царства песка приткнулся к берегу дебаркадер, а к нему приноравливается пристать бочком белый «Москвичок».

Песчанку за лесом займища не видать. Федя смотрит вперед. «Ура!» — хочется закричать ему, потому что вдруг он узнает остров, мимо которого проходит «Чайковский». Остров называется Осиновский. Это тот самый, куда уехал сегодня на рыбалку с Василием Ивановичем Петрик.

«А что сейчас увижу их лодку!? — пронеслось в голове. — Вот бы здорово!.. И попрощались бы…»

Но желание Феди не сбылось. Пароход шел все-таки далеко от левого берега, ближе его не подпускали белые бакены, покачивающиеся на волнах. А вообще какая-то лодка стояла у самого входа из Волги в воложку. Может, и Петрика эта лодка, кто ее знает…

— Эй, мальчишка! — Кто-то бесцеремонно дернул Федю за рукав.

Карасик повернулся. Перед ним стояло чумазое существо. Черные, не то загорелые, не то грязные ноги, яркое цветастое платье, ушастая, коротко подстриженная голова. Существо улыбалось и разглядывало Федю, как будто Федя был какой-то предмет, а не живой человек.

— Чего тебе? — хмуро и со скрытым недоумением спросил он, вырвав рукав рубашки из цепких пальцев девчонки.

— Дай арбуза, — заискрились озорством черные смелые глаза девчонки. Она снова ухватила Карасика за рукав и предложила: — Или рыбки дай… А я тебе погадаю.

— Иди ты… — растерялся Федя от такой настырности. И вдруг узнал: это же та цыганка, которую они с Петриком застали возле своей палатки на берегу Волги!

— Дай рыбки! Дай рыбки! Дай рыбки! — заплясала и закривлялась вокруг Феди девчонка, чувствуя его растерянность.

— Ольга! — услышал Карасик громкий и требовательный окрик. — Иди сюда!

Возле борта на корме, прямо на железной палубе, расстелив одеяла, мешки, сидела смуглая женщина. Она кормила грудью ребенка, придерживая его одной рукой, и одновременно ела сама: брала свободной рукой с мешковины то хлеб, то вареное мясо.

Что-то сердито сказав по-цыгански, она показала девчонке кулак и продолжала свой обед.

Девчонка скорчила гримасу Карасику и, приплясывая, побежала к борту, где над водой висела шлюпка. Шлюпка слегка покачивалась. Федя смотрел, как Ольга за спиной матери шустро вскарабкалась в шлюпку, уселась там и закричала Карасику:

— Мальчишка, а ты залезешь в лодку?!

Не получив ответа, она весело запела на своем языке, то и дело повторяя единственно понятное:

Вот она обезьянкой полезла выше по лодке, подвешенной вертикально над бушующей водой за кормой парохода. «Свалится соплячка… — замерло сердце у Феди. — Чего мать-то не смотрит за ней!» А когда маленькая фигурка стала подбираться к самому верху, не выдержал — крикнул:

— Она же упадет!

В это время на корму вышли, направляясь к своим пожиткам, разложенным у борта, еще две цыганки, старик с белой бородой, в шароварах, заправленных в сапоги, пожилой цыган, сильно прихрамывающий на правую ногу, молодой курносый парень лет шестнадцати. Этот парень неожиданно захохотал, указывая пальцем на девчонку в лодке:

— Эй, Ольга, хочешь искупаться? Прыгай в Волгу!

«Храбрится… — хмыкнул Федя. — Вот сорвется, тогда не до смеха будет».

А парень ловко залез в шлюпку и попробовал ее раскачать.

Цыганка положила голенького ребенка на расстеленный мешок и встала. Что-то сказала парню. Тот отмахнулся:

— Эй, испугалась!..

Поблескивая серьгами, цыганка перешагнула через малыша и направилась к дверям четвертого класса. А те, что пришли, разместились кто где. На корточки присел белобородый старик, прямо в сапогах на тряпье возле ребенка улегся хромой, заложив руки под голову. Он спорил со старой цыганкой, то и дело вскакивая и яростно доказывал что-то. Старик сидел, задумавшись, и только изредка вступал в разговор.

Парень в шлюпке вытащил из кармана пиджака бутылку с пивом. Открыв ее, запрокинулся. Ольга смотрела, как парень пил пиво и дергала его за воротник:

— Мне оставь!

Парень оттолкнул девчонку, но пива оставил.

Допив, девчонка размахнулась и кинула бутылку в воду.

На корме, прямо на палубе, разместились — с корзинками, с мешками, с сумками — и еще люди. Это пассажиры, которые предпочли сумраку, тесноте и духоте четвертого класса вольный ветерок, шум воды, пронзительные крики чаек. Федя тоже с удовольствием перебрался бы сюда, но… за ним незримо следила — Федя это чувствовал — мама. Она была где-то рядом и, кажется, не собиралась оставлять Федю одного. А как было бы здорово пристроиться рядом с тем парнем, который сидит в шлюпке. Цыган очень похож на соседского Тольку Зубаня, парня-старшеклассника. У него такая же веселая физиономия: нос вздернут, а на щеках ямочки.

Слева от Феди на каких-то досках, сложенных штабелем, сидят две тетки, цветные платки сползли им на плечи. Тетки, разложив на коленях снедь, обедают. А вернее, ужинают… Времени-то, наверно, часов восемь… Лузгая семечки, на борт кормы облокотились три девушки. Пахнет волжской водой. Федя вдруг подумал о том, что, оказывается, обыкновенная волжская вода имеет запах. Нет, это не было знакомым ощущением сырости, вода на самом деле пахла. В ее запахе перемешалось множество других: запах свежей рыбы, прохладной глубины, сухого тепла солнечных лучей, которых в волжской воде много. И вроде бы даже запах сена. Волга, наверное, собрала его с широких пойменных лугов зеленого верховья.