Кирстен Бойе - Лето в Зоммербю [litres]

А на следующий день пришло сообщение от Анники. «Приехали твои родители! – писала Анника. – Вы готовы завтра переезжать в город?»

Понятно, в город их тоже забирала Анника. Ведь родители с бабушкой не общаются. А бабушка – с ними, они в контрах, и никто не знает почему. Марта точно знает одно: это просто ужасно и наверняка очень глупо. Но изменить она ничего не могла. Она не сводила глаз с телефона. «Хорошо, сегодня вечером сложим вещи! – написала она и почувствовала, как от этого предложения у неё сжалось сердце. – До завтра!»

«А я ещё так не хотела сюда ехать! – подумала она, плетясь между деревьев к дому ещё медленнее, чем обычно. – Что тут могло быть такого особенного?»

На воде, оранжевой от лучей заката, из моря сплошным потоком шли яхты: выше бухту перекрывал разводной мост, и они торопились к открытию, чтобы со своими высокими мачтами не застрять у моста ещё на час*; на выгоне на Марту глазели коровы; из городка этим вечером не доносилось ни звука, потому что ветер дул в другую сторону. Что уж тут такого особенного? Марта, подумай головой, не дури.

Она ещё раз посмотрела на кучу непрочитанных сообщений в Ватсапе – от подруг, которые разъехались на каникулах кто куда, – и закрыла телефон. Успеет и дома.

Ужин был грустный, и завтрак тоже выходил грустный.

– Вы что, не рады? Совсем не соскучились по маме с папой? – спросила Марта, пытаясь подбодрить саму себя.

Матс только хмуро глянул.

– Соскучились, – сказал Миккель.

И Марта хорошо понимала, что они имели в виду. Она ведь тоже соскучилась по родителям и ждала их. Но это никак не отменяло грусть от расставания.

Вещи сложили быстро – они же привезли из дома совсем немного; даже если учесть, что бабушка выдала им из кладовки несколько аккуратно сложенных полиэтиленовых пакетов, чтобы Миккель с Матсом собрали в них все свои ракушки, вырезанных зверей, кораблики из щепок и красивые камешки.

Потом осталось только сидеть и ждать.

Солнце светило, словно нарочно хотело их поманить и подразнить перед отъездом, и они сидели втроём на мостках.

– Я умею вязать два морских узла, – сказал Миккель, толкнув грязной босой ногой «Грозу морей» так, что лодка чуть закачалась. – Восьмёрку и боцманский. Энес говорил, в следующий раз научит ещё вязать шкотовый и плоский штык.

– Я тоже умею восьмёрку! – сказал Матс. – Мне Диляра показывала.

Так они сидели у самой воды и грустили – и поэтому совсем не заметили маму с папой, пока те не подошли к ним почти вплотную.

– Мама! – заорал во весь голос Матс, чуть не сбив с ног маму, стоявшую на двух костылях с таким видом, как будто она только что пробежала марафон – а она всего лишь дошла по неровному полю от изгороди. – Мама, мама, мама!

И никакой грусти как не бывало.

Миккель бросился на папу, а Марта остановилась перед ними, чуть ли не стесняясь.

– А почему вы приехали? – просила она. – Я думала, нас заберёт Анника! – Она и сама заметила, как холодно прозвучало её приветствие – а ведь она имела в виду совсем другое.

– Подумали, надо бы и самим посмотреть, как тут жилось нашим деловым детям столько недель! – сказал папа.

– Мать честная, какая тут красота! – сказала мама. – А я-то уж почти забыла.

Смущаются ли взрослые в жизни, как маленькие дети? О да, конечно. Просто они научились делать вид, что всегда всё в порядке.

– Вот это сюрприз! – сказала бабушка, уперев руки в бока. Получилось не слишком приветливо. Но и не слишком сухо.

– А мы тут подумали… – сказала мама фальшиво-радостным голосом, но папа её перебил:

– Здравствуй, Инга! У тебя найдётся что-нибудь такое, на что Марлена могла бы сесть?

– Миккель, тащи стул из кухни! – сказала бабушка, и Миккель бросился в дом.

– Мы подумали, раз сегодня такая погода… – сказала мама. Она с облегчением опустилась на стул, который подставил ей Миккель, и бросила в траву костыли. – Уфф. Как тяжело!

– А через забор тебя папа перенёс? – спросил Миккель.

– Я рада, что вы приехали, – сказала бабушка. Получилось опять не так радостно, как должны звучать эти слова на самом деле. Но вовсе не холодно.

А больше они об этом не говорили. Потому что Миккель с Матсом наперебой рассказывали, а мама с папой только охали и повторяли «Ничего себе!» или «Неужели всё сами?».

А Марта и бабушка пошли в кухню и сделали примерно сто бутербродов со всеми вареньями, нарезали их на маленькие прямоугольнички и красиво разложили на лучшем бабушкином подносе. Теперь их можно было есть вместо торта. Папа помог вынести на улицу кухонный стол – бабушка даже не успела его попросить, а когда их взгляды нечаянно встретились, он сказал:

– Приятно снова здесь побывать!

– Хмм, – буркнула бабушка и ухватила в каждую руку по стулу, чтобы нести их в сад.

Потом они сидели на солнышке у мостков, и мама сказала, что здесь не помешал бы садовый зонт.

– Ты сюда зачем приехала – придираться? – спросила бабушка, готовая к новой ссоре, но мама быстро ответила, что, конечно нет, просто пришла в голову такая мелочь.

– А какой красивый шарфик у Шрёдерсона! – добавила она. Мама всегда так делала, если в разговоре возникала неприятная пауза. Марта очень хотела тоже так научиться.

– Это мне бабушка подарила! – сказал Матс и протянул маме своего исландского пса, чтобы она как следует рассмотрела шарф. Пятница осталась сидеть у него на коленях. Надо же постоянно заботиться об обоих зверях, чтобы никто из них не расстроился. – Под шарфом не видно, что была операция! А пуговица насовсем потерялась!

– Какая ещё операция? – спросила мама, покручивая собаке ухо. И правда, на красном жилете не было пуговицы, вместо неё жилет держался на крошечной английской булавке.

– Ну, бабушка ведь пришила голову! – сказал Миккель. – Знаешь, какая страшная была потом шея? Мать честная!

– Пришила голову?!

– Да, потому что её оторвал индеец! – сказал Матс. – Но бабушка его застрелила, ну то есть почти! – И он довольно заулыбался.

– Матс! – удивился папа и засмеялся, но потом вопросительно посмотрел на бабушку. – Какой ещё индеец?

На этом месте Марта решила, что лучше, пожалуй, всё рассказать самой – так она и сделала. Мама с папой внимательно слушали и странно посматривали друг на друга, а в конце Миккель объявил:

– Знаешь, сколько денег индеец предлагал бабушке? Два миллиона – ты понимаешь, что это целая куча?

– На самом деле да, если подумать, – пробормотала мама, а папа сказал: