Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

Стелла выглядит очень счастливой. Смотреть на все это гораздо интересней, чем любую из передач про дикую природу из тех, что я видел в своем телевизоре.

Джордж и Мак вышли на шоссе. Я вижу их сквозь одно из окон. Оба взобрались на высокие деревянные лестницы, опирающиеся на рекламный щит, который предлагает машинам остановиться и навестить единственного и неповторимого Айвана, могучего силвербэка.

Джордж держит ведро и метлу на длинной ручке. Мак – стопку листов бумаги. Он шлепает их один за другим на щит. Джордж окунает метлу в ведро, мочит ею листы, и они непонятно как остаются на щите, не падая вниз.

Они прикрепляют очень много листов.

Когда Джордж и Мак уже на земле, я вижу, что, оказывается, они добавили на щит изображение девочки-слоненка. Она криво улыбается. У нее на голове красная шляпа, а хвостик закручен, как у поросенка. Она совсем не похожа на Руби.

Она и на слона-то не похожа.

Даже я смог бы нарисовать Руби лучше, хотя познакомился с ней всего день назад.

Руби задает множество вопросов. Она спрашивает: «Айван, почему у тебя такой большой живот?», и «А ты когда-нибудь видел жирафа?», и «А можешь достать мне одно из тех розовых облачков, что люди едят?».

Когда Руби спрашивает: «А что это у тебя на стене?» – я объясняю, что это джунгли. Она говорит, что у цветов нет запаха, у деревьев – корней, а в водопаде – воды.

«Я знаю, – говорю я. – Это живопись. Изображение, сделанное краской, – рисунок».

«А ты умеешь делать рисунки?» – спрашивает Руби.

«Да, умею, – говорю я и самую чуточку выпячиваю грудь. – Я всегда был художником. Я очень люблю рисовать».

«А почему ты это любишь?» – спрашивает Руби.

Я молчу. Я никогда ни с кем еще об этом не разговаривал. «Когда я рисую, я чувствую… покой в себе».

Руби морщится: «Покой – это скучно».

«Не всегда».

Руби чешет себе шею хоботом: «А что ты вообще рисуешь?»

«Чаще всего бананы. И всякое такое, что есть здесь, в моих владениях. Эти рисунки продают в подарочном магазине, с рамкой – за 25 долларов».

«А что такое рамка? – спрашивает Руби. – А доллар? А сувенирный магазин – это что?»

Я прикрываю глаза: «Мне что-то спать захотелось, Руби».

«А ты когда-нибудь водил грузовик?» – снова спрашивает она.

Я не отвечаю.

«Айван? – окликает Руби. – А Боб умеет летать?»

Перед моими глазами неожиданно встает картина из прошлого. Я вспоминаю отца, мирно похрапывающего на солнышке, и как я отчаянно пытаюсь разбудить его всеми известными мне способами.

И храпел он, понимаю я теперь, далеко не так громко, как мне тогда казалось.

«Как твоя нога, старушка?» – спрашивает Стеллу Джордж.

Она просовывает хобот сквозь прутья и обследует карман справа на груди Джорджа в поисках угощения, которое он непременно приносит ей каждый вечер.

А мне Джордж угощение приносит не всегда. Его любимица – Стелла, да я и не против. Она ведь и моя любимица.

Стелла обнаруживает, что карман пуст. Она разочарованно тыкает Джорджа хоботом в грудь, и Джулия хихикает.

Стелла переходит к карману слева, обнаруживает там морковку и ловко ее выуживает.

Появляется Мак. «В мужском туалете унитаз засорился, – говорит он, – там ужас что творится».

Джордж вздыхает: «Я этим займусь».

Мак поворачивается к дверям. «Да, Мак, пока ты не ушел, – добавляет Джордж, – может, поглядишь на ногу Стеллы? Похоже, опять воспалилась».

«Эта проклятая лапа никак окончательно не заживет. – Мак трет себе пальцами глаза. – Ну, буду иметь в виду. У нас туговато с деньгами – я не могу вызывать ей ветеринара после каждого чиха».

Джордж поглаживает хобот Стеллы. Она еще раз проверяет его карманы – так, на всякий случай.

«Прости, девочка», – говорит Джордж, глядя, как уходит Мак.

«Айван? Боб?»

Я моргаю. Предрассветное небо похоже на огромное серое пятно, все в розовых крапинках, – будто картина, нарисованная всего двумя карандашами. В сумерках я едва различаю Руби, приветственно помахивающую хоботом.

«Вы не спите?» – спрашивает она.

«Теперь не спим», – отвечает Боб.

«Тетя Стелла все еще спит, и я не хочу будить ее, потому что она жаловалась на боль в ноге, но мне очень-очень-очень-очень… – тут Руби прерывается на вдох, – очень скучно».

Боб приоткрывает один глаз. «Знаешь, что я делаю, когда мне скучно?»

«Что?» – нетерпеливо спрашивает Руби.

Боб закрывает глаз: «Сплю».

«Сейчас еще достаточно рано, Руби», – говорю я.

«А я привыкла вставать рано. – Она обвивает хоботом один из прутьев на двери. – В моем старом цирке мы поднимались, еще когда было темно, завтракали и ходили по кругу. А потом мои ноги заковали в цепи, и это было очень больно».

Руби замолкает. Боб сразу же начинает храпеть.

«Айван? – окликает Руби. – А ты знаешь какие-нибудь шутки? Мне особенно нравятся про слонов».

«Э… Дай подумать… Я слышал одну от Мака. – Я зеваю. – Э-э… как узнать, что в холодильник заглядывал слон?»

«Как?»

«По отпечаткам ног на масле».

Руби молчит. Я аккуратно приподнимаюсь на локтях, стараясь не потревожить Боба: «Поняла?»

«А что такое холодильник?» – спрашивает Руби.

«Это вещь у людей, холодный ящик с дверью. Они кладут туда еду».

«Они кладут еду в дверь? Или в ящик? А ящик большой? – спрашивает Руби. – Или маленький?»

Я понимаю, что наш разговор надолго, и поднимаюсь. Боб с ворчанием съезжает у меня с живота.

Я беру карандаш – тот, что недавно перекусил надвое. «Вот, смотри, – говорю я, – сейчас нарисую тебе холодильник».

У меня уходит целая минута на то, чтобы найти в темноте оставленный Джулией листок бумаги. Он слегка отсырел и испачкан чем-то оранжевым. Кажется, это был мандарин.

Я изо всех сил стараюсь изобразить холодильник. Сломанный карандаш в этом деле не лучший помощник, но я делаю все, что могу.

К тому времени, как я заканчиваю свой рисунок, на небе появляются первые мазки утреннего солнца – яркого, как из мультфильма, цвета. Я поднимаю лис ток, чтобы Руби смогла его увидеть.

Она поворачивает голову, уставившись одним черным глазом в мой рисунок, и пристально изучает его. «Ух ты! Получилось! Это и есть та штука, о которой ты мне рассказывал? Живопись?»

«Точно. Я все что угодно могу нарисовать. Особенно хорошо мне удаются фрукты».

«А ты можешь прямо сейчас нарисовать банан?» – спрашивает Руби.