Кэтрин Эпплгейт - Айван, единственный и неповторимый [litres]

«А как же иначе», – говорю я.

«Мне уже приходилось слышать подобные истории. – Это голос Стеллы. Он звучит устало. Стелла медленно подходит к Руби. – Иногда люди способны удивлять. Они непредсказумые создания, эти Homo sapiens».

Боб все еще сомневается. «Но ведь Руби оказалась здесь! – возражает он. – Если люди такие замечательные, то кто ж ее сюда привез?»

Я бросаю на Боба сердитый взгляд. Иногда он совершенно не чувствует, когда лучше было бы помолчать.

Руби сглатывает, и я начинаю опасаться, что она расплачется. Но когда она вновь заговаривает, ее голос тверд: «Мою семью убили плохие люди, и плохие люди отправили меня сюда. Но тогда, в яме, люди спасли меня. – Руби прислоняет голову к плечу Стеллы. – Те люди были хорошими».

«В этом нет никакого смысла, – говорит Боб. – Я их попросту не понимаю. И никогда не пойму».

«Не ты один», – говорю я и снова возвращаюсь взглядом к несущимся серым облакам.

Нога у Стеллы болит так сильно, что на двухчасовом представлении она не в состоянии выполнить ни одного сложного трюка. Мак просто выводит ее, хромающую, на арену, и она бродит там, вытаптывая в опилках круг.

Руби следует за ней по пятам как тень. Ее глаза изумленно распахиваются, когда Стелле на спину, а потом и на голову заскакивает Сникерс.

На четырехчасовом представлении сил Стелле хватает лишь на то, чтобы дойти до входа на арену. Руби отказывается отойти от нее и на шаг.

К семичасовому представлению Стелла из своего загона уже не выходит. Когда Мак приходит за Руби, Стелла шепчет ей что-то на ухо. Руби умоляюще смотрит на слониху, но спустя мгновение послушно следует за Маком на арену.

Она стоит там одна-одинешенька. Моргая от бьющего в глаза света. Хлопая ушами. Издавая крики, напоминающие звуки игрушечной трубы.

Люди перестают жевать свой попкорн. Они охают в умилении. Они хлопают.

Руби – звезда.

Не знаю только, радоваться этому или печалиться.

Когда после представления к нам приходит Джулия, она приносит с собой три толстые книги, один карандаш и еще что-то под названием «Волшебные маркеры».

«Держи, Айван», – говорит она, просовывая два волшебных маркера и лист бумаги ко мне во владения.

Мне нравятся эти закатные цвета – красный и пурпурный, вот только раскрашивать мне ничего не хочется. Я беспокоюсь за Стеллу. Ее весь вечер не было слышно, и на ужин она не съела ни крошки.

Джулия смотрит по направлению моего взгляда. «А куда делась Стелла?» – спрашивает она и идет к воротам слоновьего загона. Руби протягивает свой хобот, и Джулия похлопывает его. «Привет, малышка, – говорит она, – со Стеллой все хорошо?»

Стелла лежит на куче грязного сена. Она прерывисто дышит.

«Пап, – зовет Джулия, – можешь подойти на минутку?»

Джордж отставляет свою швабру.

«Как думаешь, что с ней, пап? – спрашивает Джулия. – Смотри, как дышит. Может, позвать Мака? Мне кажется, с ней что-то очень нехорошее».

«Он наверняка и так все знает, – говорит Джордж, потирая подбородок. – Он всегда в курсе. На ветеринара нужны деньги, Джулс».

«Ну пожалуйста, – глаза Джулии наполняются слезами, – позови его, пап».

Джордж глядит на Стеллу. Потом кладет руки на пояс и вздыхает. Он зовет Мака.

Я не слышу всего, что говорит хозяин, но вижу, как губы Джорджа стягиваются в узкую скорбную полоску.

Мимика у горилл и людей во многом схожа.

«Мак говорит, что ветеринар приедет утром, если Стелле до тех пор не полегчает, – говорит Джордж Джулии. – Сказал, что не позволит Стелле подставить его и умереть, учитывая, сколько денег он в нее вбухал».

Джордж треплет волосы дочери: «С ней все будет в порядке. Она крепкая старушка».

Джулия сидит у владений Стеллы до самого вечера.

Домашнего задания она не делает. Даже не рисует.

Когда я просыпаюсь от голоса Стеллы, мои владения залиты лунным светом.

«Айван? – зовет она меня хриплым шепотом. – Айван?»

«Я здесь, Стелла». – Я резко вскакиваю, и Боб слетает с моего живота на пол. Я спешу к окну. За ним видно Руби, громко сопящую во сне под боком у Стеллы.

«Айван, я хочу, чтобы ты дал мне обещание», – говорит Стелла.

«Все, что скажешь», – отвечаю я.

«Раньше я никогда ничего не просила обещать, потому что обещания, они навсегда, а навсегда – это необычайно долго. Особенно если ты заперт в клетке».

«В своих владениях», – поправляю ее я.

«Во владениях», – соглашается Стелла.

Я встаю в полный рост. «Обещаю, Стелла», – говорю я голосом, похожим на голос моего отца.

«Но ты еще даже не слышал, о чем я тебя попрошу», – говорит она и на мгновение прикрывает глаза. Ее огромное тело сотрясает дрожь.

«Все равно обещаю».

Стелла долго молчит. «Не бери в голову, – наконец говорит она. – Не знаю, что на меня нашло. От этой боли я совсем дурею».

Руби шевелится во сне. Ее хобот двигается, будто она пытается схватить какую-то невидимую вещь.

И тогда я говорю слова, которым сам же удивляюсь: «Ты хочешь, чтобы я позаботился о Руби».

Стелла едва заметно кивает и тут же морщится от боли. «Если бы только ей досталась другая доля… не как у меня. Ей нужно безопасное место, Айван. Не…»

«Не такое, как здесь», – говорю я.

Проще было бы пообещать ей перестать есть, перестать дышать, перестать быть гориллой…

«Я обещаю, Стелла, – говорю я, – даю тебе слово силвербэка».

Знание о том, что Стеллы больше нет, приходит ко мне еще до того, как это узнают Мак и Боб – и даже Руби.

Я знаю это так же, как вы знаете, что лето кончилось и зима уже в пути. Я просто это знаю.

Стелла однажды поддразнивала меня, говоря, что слоны превосходят обезьян, потому что сильнее их способны ощущать радость и скорбь.

«У вас, горилл, сердца сделаны изо льда, Айван, – говорила она, поблескивая глазами, – а наши – из огня».

Сейчас я отдал бы весь изюм в глазури на свете за то, чтобы мое сердце стало ледяным.

Боб услыхал от одной заслуживающей доверия крысы, что тело Стеллы увезли в мусорном грузовике.

Чтобы уложить ее туда, понадобилось пять человек и автоматический погрузчик.

Весь следующий день я пытаюсь утешать Руби – но что я могу сказать?

Что Стелла прожила долгую и счастливую жизнь? Что жила так, как должна была? Что умерла в окружении тех, кто ее любил?

Ну, по крайней мере хоть это правда.

Джулия плачет весь вечер, пока ее отец подметает и моет полы, вытирает пыль и чистит унитазы.

Когда появляется Мак, Джордж кидается к нему. До меня доносится лишь несколько слов: «ветеринар», «должен был», «скверно».