Наталья Соломко - Белая лошадь – горе не мое [первая редакция]

— Я его у школы нашел…

— Миленький, правда? — зашумели девочки, потянувшись к рыжему. — Сан Сенич, глядите, какой хорошенький!

— Ну не хапайтесь, не хапайтесь! — загородил рыжего Адыев. — И так всего затискали!

— Он есть хочет! — жалостливо сказала толстая и добрая Курбатова.

— Вот и отдай ему свою колбасу!

— Я уже отдала, а он все равно хочет… Он на уроке всего два раза и мяукнул-то, а она сразу раскричалась!

— Не сразу, — уточнил Адыев. — В первый раз она только спросила, кто хулиганит. А Вовка говорит: «Я».

— А что мне было делать?

— Она Вовку выгнала, а он снова мяукнул! Ну, котенок, а не Вовка, Вовка уже за дверью был… Тут и началось…

— Ясно, — вздохнул Александр Арсеньевич. — А гавкал кто?

— Я! — уныло отозвался Исупов Леша.

— Зачем?

— Просто так! — ответил Лешка, стараясь, чтоб вышло грубо.

— Просто так делает один дурак! — наставительно объяснил ему Александр Арсеньевич. — Позавчера ты пел на уроке, вчера жег расческу, сегодня гавкал… Может быть, уже хватит?

Исупов Леша глубоко задумался.

— Нет, еще не хватит… — тоскливо отозвался он наконец.

После этого ответа Саня на Лешку обиделся с новой силой и решил больше с ним не разговаривать. И вообще не обращать внимания.

— Что с кошаком делать будете? — спросил он, не обращая больше на Исупова Лешу внимания. — Или все уроки мяукать намерены?

— Можно, я его домой отнесу?.. Мама сиамского хочет завести, да достать не может, я ее уговорю, что не надо сиамского, сиамские — они дураки такие…

— Сам дурак! — обиделся за сиамских кто-то из девочек.

— Они злющие! — пояснил Вова. — Я злых не люблю. Лучше мы этого заведем… Ну можно, Сан Сенич?..

— Иди. Но чтоб одна нога здесь, другая там…

Васильева Вову с котом словно ветром сдуло.

У Бедной Лизы разболелся зуб, и потому сочинение на волнующую тему «Кем я хочу стать?» в пятом «Д» пришлось проводить Александру Арсеньевичу, у него как раз «окно» было.

Александр Арсеньевич сидел на подоконнике и думал, что скоро зима, а пятый «Д» прилежно делился планами на будущее, время от времени незаконно справляясь у него, как пишется то или иное слово. Только у второгодника Вахрушева планов на будущее не было.

— Ты почему не пишешь, Вахрушев? — строго спросил Александр Арсеньевич.

— Да он никогда не пишет! — зашумел пятый «Д», отрываясь от работы. Все равно пару получит, зачем ему!..

— Да о чем ему писать-то? — ехидно крикнул кто-то. — Он же дворником будет!..

Вахрушев в разговор о своем будущем не вмешивался. Сидел и молчал, как всегда.

— Между прочим, — нахмурившись, сказал Александр Арсеньевич, — многие великие люди учились в школе плохо.

Будущие капитаны, летчики, космонавты и артистки захохотали, у них было здоровое чувство юмора: второгодник Хрюшкин — великий человек! Разве не смешно?

Саня оглядел хохочущий пятый «Д» и очень рассердился.

— Не отвлекайтесь, — велел он, пошел и сел рядом с Вахрушевым. Тот сидел один на последней парте, у окна.

— Не обращай на них внимания, — сказал он шепотом. — Пиши! Назло пиши…

Вахрушев смотрел в сторону, молчал.

— Слышишь? Пиши, чтоб самому интересно было… Пиши, что хочется!

— Как это? — сквозь зубы спросил Вахрушев.

— А так! Есть же у тебя самое главное, тайное желание…

Вахрушев пожал плечами, ответил угрюмо:

— Про то писать нельзя.

— Почему?

— Не положено.

— Ерунда! — сказал Саня. — На то и сочинение, чтоб писать не то, что положено, а то, что хочется. Ты представь, что было бы, если б все писали то, что положено!.. Со скуки умереть можно было бы! И книг хороших не было бы, если бы писатели писали, что положено…

— Я не писатель…

— Это еще неизвестно. Кто тебя знает — кто ты… Пиши!

На первой парте решительно подняли руку.

— А это только Вахрушеву можно писать что хочется? — с обидой спросила голубоглазая маленькая девочка. — Или всем остальным тоже?

— Всем! — сказал Александр Арсеньевич решительно.

Глаза у Сани слипались — ведь ночью он почти не спал. Но пришел из школы Арсений Александрович, озабоченно взглянул на сонно ужинающего Борю и увлек сына в ванную.

У Арсения Александровича только что был Исаков-старший. Директор успокоил его: все в порядке, Боря жив-здоров, но дома жить не хочет… Исакова-старшего, надо сказать, это успокоило не очень.

— Что ты, как педагог, в этой ситуации должен и обязан был сделать?! — возмущенным шепотом выговаривал в ванной Арсений Александрович.

— Что? — сонно спросил Саня.

— Снять конфликт, объяснить мальчику, что он не прав!

— А если он прав?

— Даже если он прав, ты, ради мира в семье, должен был…

— Зачем?! — вскочил Саня. Сон его прошел, он готов был спорить.

А директор школы спорить не хотел: чего уж теперь спорить, после драки кулаками махать… Он только посмотрел на сына долгим отчаявшимся взглядом.

Отчаяние его проистекало из того, что сын-учитель не понимает самых простых истин:

П е р в о е: есть дети и есть взрослые. Взрослые — это взрослые. А дети — это всего лишь дети, неужели непонятно?

В т о р о е: дети ни за что не отвечают и живут себе припеваючи. Взрослые отвечают за все. И за детей, между прочим, тоже!

Т р е т ь е: поэтому, даже если взрослые и бывают неправы в отдельных (редких) случаях, то они все равно правы. Потому что они взрослые, они хозяева мира!

Ч е т в е р т о е: а дети пока только растут и ничего в мире не понимают. Что они знают о жизни? Да ничего они не знают, кроме того, что написано в учебниках. Да и то, что написано в учебниках, будем откровенны, они знают не то чтобы очень! А туда же — в судьи: то им не так, это им не так, умникам! Судить-то легко, а попробовали бы сами…

— Попробуют, не волнуйся! — пообещал Саня директору школы.

Нет, сын был решительно неисправим. Арсений Александрович вздохнул и отправился спать. Он ведь тоже провел нынче бессонную ночь.

— Жареный петух тебя еще не клевал в это самое место… — с грустью пробормотал он. — Вот будет у тебя самого сын, я погляжу, что ты тогда скажешь…

На следующий день Саня впервые в жизни поссорился с Аристотелем.

— Бросьте вы! — покачал головой историк, посвященный в суть Бориной истории. — Он сын своего отца. Только он этого еще не понял.

— Неправда! — горячо возразил Саня. — Вы не понимаете!..

— Кабы… — вздохнул Аристотель.

— Ну почему, почему вы так говорите?! Борька — замечательный человек, он всегда за всех…

— Это у него от хорошей жизни, — махнул рукой историк. — Сытый, ухоженный, беды не нюхавший…

— Ну да! — взъелся Саня. — Жареный петух его не клевал, да? Это мы уже слышали!

Аристотель прищурился, внимательно посмотрел на Саню:

— Нехорошо, конечно, но хочешь пари?