Наталья Соломко - Белая лошадь – горе не мое [первая редакция]

Педсовет озадаченно промолчал. Только у окна кто-то пробормотал с обидой, что пусть бы этот Гоголь пришел бы к нам в школу да поработал маленько — хоть литературу бы почитал бы восьмым классам, а там бы мы на него поглядели… Присутствующие бодро рассмеялись, давая тем самым понять, что не заметили бестактной выходки юного коллеги: ох уж эта молодая уверенность в том, что все умеешь и понимаешь лучше всех!.. Ничего, это пройдет, с кем не бывало.

Увы, дальше было хуже: молодой учитель перешел от слов к действиям.

Первым его деянием был скандал из-за пятиклассника Толика Адыева. «Это слабоумный ребенок, — сказала классная. — Надо хлопотать о переводе в спецшколу». Арсений Александрович поморщился и взглянул на Аристотеля. Аристотель стукал по столу карандашиком и медленно краснел. Он не умел говорить сразу, но никто из присутствующих не сомневался, что он все-таки заговорит. Однако Аристотель и рта не успел раскрыть, как вскочил Александр Арсеньевич. Чего греха таить — он нагрубил. Адыева ни в какую спецшколу, разумеется, не перевели, а с классной руководительницей была истерика, она плакала и кричала:

«Пусть он его себе возьмет и попробует! На чужом-то горбу хорошо в рай!.. Если он директорский сын, так ему все позволено?!»

«Дурак, — обругал после педсовета Александра Арсеньевича отец, орать-то зачем так было? Спокойно нельзя?»

«Нельзя», — буркнул сын.

«Адыева в свой класс возьмешь?»

«Возьму».

Но и на этом подвиги Александра Арсеньевича не кончились. Причем раз от разу становились все ужаснее. В середине года ему пришло в голову сцепиться с учителем труда, человеком простым и незатейливым, в качестве педагогического воздействия применявшим иногда легкое рукоприкладство. Александр Арсеньевич дважды разговаривал с ним, но трудовик продолжал воспитывать как умел. Тогда произошло нечто совершенно недопустимое. Официальной огласки история эта, к счастью, не получила. Но неофициально весь педагогический коллектив знал, что учитель географии вызывал в коридор учителя труда и, вежливо поинтересовавшись, за что он ударил пятиклассника Васильева, в ответ на: «За дело, а тебе-то что?» — дал ему пощечину.

«Ты можешь ударить человека?! — с ужасом спрашивала потом Елена Николаевна. — Ты, учитель, интеллигентный человек!»

На что Александр Арсеньевич, по слухам, ответил:

«Если интеллигентный человек это тот, кто спокойно смотрит, как унижают, то я неинтеллигентный…»

Именно в этот период Арсений Александрович понял, что лучше бы, ох, лучше сын стал путешественником…

И только Аристотель глядел на Александра Арсеньевича влюбленно и твердил: «Оставьте его в покое, он педагог от бога!» — чем, надо сказать, только укреплял антирелигиозные настроения окружающих.

Надеялись, что за лето молодой учитель одумается, повзрослеет. Но вот и новый учебный год начинается как-то скверно: класс бунтует, а учитель географии его поддерживает. И ведь считает, что прав!

— Слушай, — сердито сказал Саня директору школы, — вы кого воспитать хотите?

— Мы! А вы, значит, тут ни при чем!

— Нет, скажи, ты когда-нибудь задумывался над этим?

— Нет! — с сарказмом отозвался Арсений Александрович. — Будь уверен, что за двадцать лет работы в школе я ни разу ни о чем подобном и не думал. Устраивает тебя такой ответ? Дальше что?

Саня вскочил:

— Нет, ты понимаешь или нет, что это ужасно?.. Ну кого, кого мы воспитываем?! Учитель назвал ученика придурком, класс решил, что оскорблен не один, оскорблены все, и правильно решил! А мы их ломаем, мы твердим: «Сами виноваты, извинитесь»! А за что? Почему? Гордость, чувство собственного достоинства ученикам не положены, так, да?

— Красиво говоришь, — покачал головой Арсений Александрович. — Да больно любите вы все о собственном-то достоинстве. Собственное у них есть, не волнуйся. А вот есть ли у них чувство чужого достоинства, интересно знать… Сдается мне, они про такое и не слыхали…

— Да откуда ж, если вы, взрослые…

— Стоп! — сказал Арсений Александрович. — А себя-то ты куда относишь, Александр?

— Никуда! — запальчиво ответил Саня. — Я — просто человек!

— Та-ак… — даже растерялся директор школы. — А мы, по-твоему, кто?

Саня вызывающе молчал.

— Слышь, Матвей, мы и не люди, оказывается… Мы — так… Взрослые… — Арсений Александрович грустно посмотрел на сына: — Погляжу я, Александр, что ты об этом лет через десять будешь говорить…

— Если я когда-нибудь почувствую, что мне хочется сказать ученику: «Придурок, выйди вон из класса!» — я сразу застрелюсь! — хмуро ответил сын.

— Ну, — удивился Аристотель, — зачем же так сразу?.. Лучше просто сменить работу…

— Может быть, да только никто не меняет.

— Послушай, Александр, а что, у учителя не бывает оснований выйти из себя? — рассердился Арсений Александрович. — Он ведь не железка, он живой, ему обидно бывает, больно…

Саня убежденно сказал:

— Основания бывают. Только права у него такого нет. Во всяком случае, если он действительно учитель. Он учить должен — работа у него такая. А из себя пусть выходит в свободное от работы время.

— Браво! — пробасил Аристотель.

— Матвей! — сморщился Арсений Александрович. — Уймись! Можно подумать, что он сказал что-то новое и оригинальное!

— Ну, миленький Сеня, все основательно забытое приходится открывать снова и с большими муками. А эта простая мысль забыта настолько основательно, что в ней, действительно, есть прелесть новизны… Пусть этот славный юноша продолжит!

— Интересно, в Царскосельском лицее, — продолжил Саня, — мог учитель позволить себе обратиться к ученику, к князю Горчакову например, так: «Выйди из класса, бестолочь, и без родителей не появляйся»?

Арсений Александрович с интересом взглянул на сына.

— А ты демагог высокого класса, — похвалил он. — Но только эта твоя сногсшибательная, но, извини меня, совершенно дурацкая аналогия не убеждает.

— Почему это?

— А потому! Лицей был закрытым дворянским пансионом. Братьев царя, если помнишь, там планировалось обучать. Так что это было нетипичное учебное заведение…

— А если у нас не закрытый дворянский пансион и учим мы не братьев царя, а просто детей, то давайте будем хамить друг другу?! — закричал Саня. — Уважение, понимание, обыкновенная вежливость — это необходимо, когда воспитываешь братьев царя, значит? А нам — что? Нам не надо — у нас типичное учебное заведение!..

— Хорош, ох, хорош сынок вырос! — хлопнул в ладоши Аристотель. — Ты смотри, Сенька!

— Матвей, не лей масло в огонь! Повторяю, у меня тут не Царскосельский лицей…

— Чем хвалишься, безумец! — вздохнул Аристотель.

— Ты мне лучше скажи, что теперь делать! Лола их почти утихомирила, а этот поборник справедливости, этот великий педагог вмешался и все испортил! Так что я совершенно официально поставлен в известность, что, пока перед Соколовым не извинятся, они посещать биологию не будут.